желание отомстить, мания величия, жажда призвания, – побуждения, в чем она нисколько не сомневалась, отмеченные печатью греха. Робину нельзя доверять, лучше держаться подальше, по крайней мере до тех пор, пока Джедеди не выведет его на правильный путь. И тоненькие голоски газового пламени, пытавшиеся сбить ее с толку, ничего не изменят.
Она будет ждать и молиться за Робина.
Да, молиться… Правильно. И не забыть про власяницу.
14
Прошло несколько дней. Ярд за ярдом отвоевывал Робин железнодорожные пути у ржавчины, трудясь в поте лица. Он давно не обращал внимания на Джедеди, затаившегося в своей будке и наблюдавшего за ним через бинокль. Часто, когда Робин поднимал голову, он видел такую картину: сморенный солнцем старик дремал, опустив подбородок на грудь. Его руки, как плети, свисали по обе стороны кресла. Робин никогда не пользовался сном своего тюремщика, чтобы передохнуть. Во-первых, потому, что тот мог притворяться, а во-вторых, просто этого не хотел. При виде привинченных к шпалам длинных металлических лент, постепенно приобретающих живой блеск, Робин испытывал гордость. В своем старании он дошел до того, что стал полировать уже очищенную поверхность куском сухой ткани, чтобы она засияла как зеркало, и лишь тогда считал работу выполненной.
Через неделю после их первого появления на заброшенной станции поведение Джедеди резко изменилось. Теперь он часто оставлял пост стрелочника и бродил вдоль железнодорожного полотна. Нет, в намерения старика не входило держать под жестким контролем своего помощника. Казалось, что, находясь во власти таинственных предчувствий, он все время чего-то ждет. Робин часто заставал Джедеди у входа в туннель, когда тот с тревогой вглядывался в черное отверстие. Было заметно, что старик одержим непонятным страхом.
«Часовой, – мысленно говорил себе Робин, – напуганный ночным мраком».
Когда Джедеди отправлялся на очередную встречу с темнотой, то всегда останавливался на определенном расстоянии от входа в туннель, будто, переступив невидимую границу, мог подвергнуть себя серьезной опасности. Обычно старик оставался в таком положении четверть часа, прищурившись, покачивая головой и шумно втягивая носом воздух. Однажды он повернулся к Робину и, словно призывая его в свидетели, пробормотал:
– Он все еще внутри… Затаился. Ждет подходящего момента, чтобы выйти наружу.
В другой раз Джедеди попросил Робина помочь ему встать на колени между рельсами. Для разбитого ревматизмом старика задача была не из легких. Приложив ухо к металлу, он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, а поднявшись, многозначительно прошептал:
– Вышел… Скоро он будет здесь. Нужно стоять возле стрелки и готовиться к маневру.
Робин решил, что речь идет о прибывающем составе, и бросил тревожный взгляд на туннель. Не лучше ли поскорее убраться с путей?
– Не смотри туда, – проворчал старик. – Ничего не разглядишь – ты еще слишком мал. Впрочем, никто, кроме меня, не сможет его различить. Он невидим. Это как флюиды, энергетические потоки, пробегающие в рельсах. Он выходит из туннеля, и цель его – творить зло. Если дать ему волю, он вызовет катастрофы, эпидемии. Главное – быть начеку, когда это происходит: я, например, в состоянии перевести стрелку вручную и направить его на запасный путь, туда, где он никому не навредит.
Робин молча кивнул, не собираясь вступать в спор. И правильно сделал. В последующие дни Джедеди, по-видимому, проникшийся доверием к своему немому воспитаннику, был более красноречив в описании опасности, которая их подстерегала.
Нет, он не высказал Робину сразу все соображения, а представил их в виде головоломки, которую тот должен был решать постепенно, соединяя разрозненные кусочки.
– Заброшенный туннель – его берлога, – сообщил однажды Джедеди, убедившись, что никто их не слышит. – Так чаще всего и бывает. Он сидит там, как медведь, нагуливающий жир зимой, потому что ему необходимо восстановить силы. Подготовившись, он не может сдержать потока зла, его переполняющего, и изливает этот поток в рельсы, намагничивает их собой, заставляет вибрировать. Я ревматик и могу вовремя обнаружить, мои кости отзываются на его движение, действуя как камертон. Я слышу, как первая нота раздается внизу моего живота, поднимаясь вверх, – значит, скелет вошел с ним в резонанс. Затем что-то замыкается у меня в голове, и я уже знаю, что это вот-вот произойдет.
Старик приходил в необычайное возбуждение, его била мелкая дрожь. Птичья головка дергалась, словно он клевал пустоту. В такие моменты Джедеди доставал из кармана носовой платок и судорожными движениями вытирал губы.
Робин понял, что его безумный наставник панически боится туннелей. Царство Джедеди ограничивалось отрезком путей, заключенным между двумя лишенными света горизонтальными провалами. Власть старика заканчивалась там, где начинались владения ночи.
«Если углубиться в туннель, – подумал Робин, – старик не станет меня преследовать… Прекрасная возможность удрать. Никогда он не осмелится туда войти».
Как ни хороша была эта мысль, однако Робин почему-то так и не воплотил ее в жизнь. Что же помешало ему убежать от немощного старика и устремиться навстречу мраку?
Сам мрак.
А может, и жалость, которая охватывала его все больше и больше. Нелепое чувство сострадания и даже нежности к помешанному ревматику, устроившему себе наблюдательный пост на краю бездны, этому пугалу гороховому, уже не осмеливающемуся переступить границу тьмы.
– Из туннеля высвобождается отрицательная энергия, изливаются вредоносные потоки, – объяснял Джедеди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128