Все было затоплено. Потоки грязи закупорили галереи, коридоры. Железная дорога превратилась в аквариум, под водой оказались вагоны с пассажирами. Все, находившиеся на платформах или в вагонах, утонули или задохнулись раньше, чем прибыли спасательные службы. Очень долго никто не знал о воздушных карманах, «оазисах, годных для дыхания». Некоторые организации требовали осушить туннели, чтобы извлечь мертвых, но работа эта титаническая. Такое предприятие разорило бы государство. Более того, это повергло бы население в ужасающий психологический шок. Опросы показали, что очень немногие рискнули бы в будущем пользоваться этим видом транспорта. Из-за катастрофы образ метро Алзенберга ушел в небытие…
— Ты не ответила на мой вопрос о выживших, — сказала Гудрун. — Почему вы оставили их в воздушных карманах?
Лиз вздрогнула. Лицо ее собеседницы вдруг утратило детскую наивность. «Каменная куница, — подумалось ей. — Мерзкая маленькая ласка, только что разорившая курятник. Я и забыла, что в ней скрывается комедийная актриса».
Лиз выпрямилась.
— Что ты хочешь этим сказать? — выдохнула она. — О существовании воздушных полостей узнали случайно, когда подсчитывали трупы. Спускались туда и члены правительства, и психологи, и врачи… Все поставили одинаковый диагноз. Воздух карманов вреден; дыша им годы, выжившие претерпели значительные мозговые изменения. Из-за разреженного кислорода их мозг работает в замедленном темпе. Одни стали дебилами, другие сошли с ума. Большинство опустилось до уровня животных. Ученые считали, что невозможно реакклиматизировать их на поверхности. А политики не хотели нового скандала накануне выборов. Они решили «содержать на месте нетранспортабельных больных». Неплохая терминология, не правда ли? На самом же деле устроили что-то вроде… подводной резервации, дома подводных умалишенных!
И тут Лиз осознала, что больше не в силах молчать. Слишком долго хранила она эту правду в глубине своего сознания.
«Не надо было бы рассказывать это Гудрун, — подумала она. — Я выкладываю ей приемлемую, „классифицированную“ версию, знать которую общественность имеет право. Эту версию принимают на веру люди вроде Эстер Крауц».
— Их и в самом деле нельзя поднять? — настаивала Гудрун.
Лиз вздохнула. Руки ее дрожали.
— Не знаю, — призналась она. — Я не принадлежу к ученому миру. Медики говорят, что не уверены, удастся ли им воссоздать специфическую атмосферу различных карманов. Более того, следовало бы построить психиатрическую больницу, в которой каждая камера представляла бы собой герметичный кессон, и подавать туда специальную смесь. Все это требует огромных расходов.
Лиз умолкла, во рту у нее пересохло. Неподвижно лежа на матрасе и сейчас еще больше напоминая бледную куклу, Гудрун злорадно посматривала на нее. Лиз догадалась: та позволила ей говорить, надеясь получить удовольствие, когда она запутается. Теперь бандерилья может вонзиться в любую секунду. И Лиз не ошиблась…
— Это — «приемлемая» официальная версия, если можно так выразиться, — тихо произнесла перепачканная девушка, — а я полагала услышать от тебя правду… настоящую, не ту, что распространяют мэр и кретины из Интернета.
— Какую правду? Другой я не знаю!
— Ты читала отчет комиссии. Вендель-Бомански о катастрофе?
— Как и все.
Гудрун наморщила носик, сделав свою любимую гримасу.
«Эту мимику она переняла у Наша, — поняла вдруг Лиз, и сердце у нее сжалось. — Боже мой! А я сначала и не сообразила, что каждый из ее жестов скопирован у Наша. Сознательно?»
— Отчет… — презрительно бросила Гудрун, — это чистая фальсификация. Так же считает и один журналист, которого я встретила два года назад. Он прятался в канализации, ему было страшно. Похоже, он разгадал трюки, крайне стеснительные для городских властей. Не понимаешь?
— Нет…
— Худшее в тебе, Лиз, милая, это искренность. Хочется спросить: как это ты, такая наивная, стала полицейским?!
— Ну и что?
Гудрун осторожно приподнялась на локте.
— Метро служило прикрытием для чего-то. — Она отчеканивала каждое слово. — За подземкой, знакомой всем, скрывалась вторая. Военная база, быть может. Пусковые шахты. В ходе неудачных маневров секретный лабиринт взорвался, отчего река проникла в галереи. Не гнилой воздух помутил разум уцелевших. Только радиация… Если поднять их на поверхность, всегда найдется умная голова, которая заметит, что на самом деле они подверглись мутации! Да, ты хорошо расслышала, Лиззи: это мутанты, а не люди, отравленные гнилым воздухом!
Лиз пожала плечами. Она наизусть знала эти мистификационные штучки баснописцев из Интернета.
— Радиация, — вздохнула Лиз, — это бред! Ее давно бы уже обнаружили. Хочешь, чтобы тебе поверили, говори лучше о боевых отравляющих веществах…
Когда она произносила эти слова, в голове зазвенел тревожный сигнал. Гудрун щелкнула пальцами, глаза ее заблестели.
— Верно! — торжествующе воскликнула она. — Нервно-паралитические газы, складированные под городом. Достаточно малейшей ошибки, и бу-ум! Утечка скопилась в знаменитых карманах, годных для дыхания, изменив психологию выживших. А ты не плохо рассуждаешь, когда постараешься!
Лиз встала. Она зря теряла время. Гудрун совсем не изменилась. Она навсегда останется инфантильной, с умом, испорченным маргинальной философией, которую впитывала в себя с четырнадцати лет. Чего ради тратить время на измышления этой маленькой камеи? И все же, застегивая плащ, Лиз констатировала у себя резкое учащение пульса.
— Уже уходишь? — огорчилась Гудрун. — Жаль, у нас есть, что сказать друг другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63