Томак был недалек, любил вкусно поесть, отличался удивительной ленью и больше всего на свете любил спать и развратничать. Двадцать пять лет он заменял Анахотепа во время всех его выходов к народу. Став жертвой нескольких покушений, он получил три удара кинжалом: два в грудь и один в живот.И всякий раз после покушения Анахотеп сразу же появлялся на публике, чтобы показать народу, что он неуязвим как фараон и никто не может его уничтожить. Подобные «молниеносные» исцеления производили впечатление, и в глазах всех он стал номархом, которому не страшны были лезвия кинжалов и бунтовать против которого не имело смысла.Томак же после каждого покушения оказывался на краю смерти, но, будучи здоровее Анахотепа, через несколько недель вновь вставал на ноги, готовый играть свою роль.
Номарх приблизился к кровати, покрытой шкурами олененка и пантеры. Двойной запах заставил его отшатнуться. Ему пришлось приложить к носу платок, пропитанный соком теребинта, чтобы не потерять сознания.С годами сходство между двумя мужчинами еще больше увеличилось, хотя Томак был гораздо здоровее своего хозяина. Чтобы их труднее было различить — даже в бане, — Анахотеп надрезал себе кожу в тех же местах, что и у Томака. Эти неглубокие ложные раны были зашиты нарочито небрежно, чтобы казаться более серьезными, чем были на самом деле.Анахотеп ненавидел Томака, находя его уродливее и старее, чем он сам. Он злился на него, видя в нем себя самого. А полированные медные зеркала вполне могли и врать.Только главный визирь, глава жрецов Гора и дворцовый врач были посвящены в этот обман. Они всячески изощрялись, выдавая за номарха его двойника. Кстати, к такой уловке часто прибегали фараоны и другие цари. Некоторые из них даже имели по несколько двойников, рассылая их в разные концы страны, чтобы враги не знали, где в настоящее время пребывает истинный суверен.
Анахотеп уселся на железную скамью с положенными на нее подушками, набитыми страусовым пухом, и стал смотреть на Томака. Добрый малый явно не страдал от бессонницы. Ел за четверых, пил за шестерых и еженедельно требовал от визиря новых девушек. Те же, уверенные, что ублажают фараона, способствовали распространению среди вельмож мифа о том, что Анахотеп был неутомимым любовником и вполне заслуживал своего ритуального прозвища — Могучий Бык.Анахотеп и за это ненавидел Томака — за его мужскую силу, которой у него не было даже в молодости.Анахотеп не часто заходил в свой гарем, так и не выбрав себе любимую жену и не произведя на свет сына. Томак, как только вошел в силу, беспрестанно «заряжал» всех девиц подряд, произведя легион бастардов, приписываемых номарху. Подобное потомство пробуждало в Анахотепе желание устроить показательное жертвоприношение. Он с надеждой ждал какого-нибудь стихийного бедствия, чтобы принести в искупительную жертву все свое «потомство».
Им вдруг овладело непреодолимое желание схватить обсидиановый нож и воткнуть его в горло спящего, прервав тем самым невыносимый храп.Однако Томак был ему еще нужен. Во время празднеств, на ритуальных церемониях, когда номарх должен был выглядеть полным сил, Томак заменял его, обегая арену перед собравшейся ассамблеей, метал копья и всячески демонстрировал свои жизненную энергию. Анахотеп, скрюченный ревматизмом, не способен был сделать и малой части этого, кроме того, он почти задыхался от запаха простолюдинов.Томака не волновали эти детали: его грубый нос прекрасно переносил любой запах, и, несмотря на годы, проведенные в роскоши и праздности, Томак так и остался простолюдином.Иногда у Анахотепа появлялось странное ощущение, что Томак достоин лучшей участи, и его захлестывала зависть, ему хотелось покончить со всеми привилегиями этого бывшего рыбака, пожирателя рыбы, который никогда не должен был покинуть пределы своей родной деревни.
Номарх вздохнул. Все это скоро закончится вместе с его смертью. Главный визирь уже получил распоряжения. Как только Анахотеп испустит последний вздох, Томака прирежет главарь убийц, так как немыслимо было, чтобы простой крестьянин смог пережить фараона, даже если последний и использовал его.
Анахотеп напрягся, чтобы встать. Боль в костях напоминала ему о близком конце, и он хихикнул от удовольствия, подумав о неприятном сюрпризе, ожидавшем Томака в тот день.
11
Выбравшись из каменной трубы, Ануна не успела даже возмутиться. Нетуб Ашра толкнул ее в узкую расщелину, тянувшуюся по каменистому плато. Выемка глубиной в два локтя извивалась как змея, что позволяло — если ползти по ней на животе — пересечь сторожевую линию, не привлекая внимания часовых. Девушка вынуждена была ползти на животе и локтях по этой выемке, в которой едва уместился бы шакал и где ей трудно было дышать. Перед ней полз бандит, лица которого у нее не было времени рассмотреть. Неспособная ни о чем думать, она машинально следовала его указаниям и делала, что ей говорили. Над ее головой бушевала пыльная буря, заставлявшая солдат прятаться за щитами. Расщелина привела их к горной осыпи, где стояли два верблюда, которым веревками стянули пасти, чтобы они не могли издать ни звука. Нетуб посадил Ануну перед собой и обхватил ее так крепко, что у нее затрещали ребра.— Не вздумай бежать, — шепнул он ей на ухо. — Вокруг пустыня, и у тебя нет никакой возможности найти дорогу.Верблюды тронулись в путь. Ануна не понимала, что происходит. Из головы у нее не выходили Падирам и Хоремеб с перерезанными, как у баранов, горлами, с широко смотрящими на луну глазами, которую они уже не могли видеть. Она лишь ускорила их смерть, желая спасти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92