Я так прикинул, что это только меня могут искать, выкликать за гармошку. А мне как раз сейчас ни с кем общаться не хотелось. Мне надо было мою замечательную мысль додумать. Вот я скатился с крыльца, и втиснулся в угол между крыльцом и верандой, почти под крыльцо.
И точно, меня искали.
- Батя! - услышал я голос Гришки. - Батя, ты где?
- Не видать нигде... - это голос Катерины был. Значит, они вдвоем вышли.
- Надо бы по саду пошарить, - сказал Гришка. - И в дом его занести, если он под каким-нибудь кустиком уснул. Уж я его знаю. Посмотрим?
- Посмотрим, - согласилась Катерина. - Мне тоже воздуху глотнуть хочется.
- Да уж... - хмыкнул Гришка. И другим тоном заговорил. - Послушай, раз уж выпала минутка, когда мы одни, то... то можно тебе вопрос задать?
- Задавай, - ответила она.
- Вот как ты чувствуешь... твой дед тебя любил?
Повисла пауза.
- Да, - сказала Катерина, и это тихое "да" как-то повесомей любых возможных слов упало. И продолжила она так же негромко и спокойно. Я бы сказал, "робко", если бы не чувствовалось, что, при всей её смиренности, робости в ней нет. - Наверно, ты хочешь меня спросить о том же, о чем многие спрашивали меня почти напрямую... ещё когда я жила тут. В смысле, в Угличе. А способен ли он вообще любить? На что его любовь похожа, если она существует? Неужели это что-то... ну, что-то вполне нормальное, а не зверское, страшное, всякие запреты и наказания, всякое там... ну, вколачивание послушания и хорошего поведения, такое вколачивание, из-за которого повеситься хочется? Нет, вовсе нет. Дед ни разу на меня руку не поднял. Может, он суховат был в разговоре, но баловал меня. До последних лет, когда, с инфляцией, его пенсия в ничто превратилась, я в магазин не ходила без лишнего рубля на конфеты, причем дед наставлял: "Ты не экономь, ты местных фабрик не бери, бери "Красный октябрь", московские..." Правда, он иногда забывал, что московские конфеты давно в дефицит превратились, и что за ними такие же очереди встают, как за мясом, хлебом, водкой, отрезами ткани и сигаретами. А потом, когда все появилось и очереди исчезли, так и денег не стало... Но как не стало? Мы все равно жили лучше многих. А о профессии деда... я о ней стороной узнала. И он мне стал рассказывать, кто он таков, лишь когда понял, что я уже знаю. Рассказывал, при том, мало и неохотно. Боялся, видно, что я его стыдиться буду. Но какое же я имела право его стыдиться? Ведь я побег от его корня. И все, что у меня в роду было, принимать должна. Поэтому, как ни тяжко, но, если всплывает такой разговор, я должна отвечать "Да, такой у меня был дед", голову подняв и глаз не опуская. Пусть даже это будет так выглядеть, будто я им горжусь. То есть, сама я об этом никогда не заговорю, и в Череповец обменялась, чтобы никто обо мне ничего не знал, но на прямой вопрос всегда прямо отвечу... и секундная пауза возникла. - Ты извини, что я тебе все это рассказываю. Тебе отца искать надо, а я тебя заговорила, отвлекла. Но как прорвало, и почему-то для тебя именно...
Гришка шумно вздохнул, потом зажигалка щелкнула, потом легким запахом табачного дыма в воздухе повеяло - закурил, значит.
- Так кому ж ещё рассказывать, как не мне? - проговорил он. - Разве нет? То есть, ты понимаешь, что я в виду имею...
- Понимаю, - проговорила она. Ее голос звучал чуть ближе ко мне, чем раньше, и я так понял, что она облокотилась о перила и глядит в ночь. - Ты из тех редких людей, с кем поговорить тянет. Сидела я, вот, в этой мешанине, в этих путаных отношениях, которые за столом возникли, и хотелось из этой путаницы вырваться к чему-то простому и ясному. К такому вот разговору с тобой. И потом... С тобой говорить легко, потому что знаешь, что вряд ли потом наши разговоры аукнуться. Вот, сейчас я стою, с домом прощаюсь, завтра его передачу Татьяне оформлю, и оторвусь навсегда от этих мест, вернусь в Череповец, где потечет моя жизнь, и кто знает, свидимся ли вновь...
- Обязательно свидимся! - сказал Гришка. - И... и... послушай! На Череповце свет клином не сошелся. Я уже почти скопил нужную сумму, чтобы в Вологде двухкомнатную квартиру взять. Может, не самом хорошем районе, но квартира нормальная будет. Если ты ко мне переедешь, то свою квартиру в Череповце можешь за собой оставить, чтобы имелась, на всякий случай, можешь продать, и деньги мы либо сложим, тогда и на трехкомнатную потянем, в хорошем районе и в хорошем кирпичном доме, либо эти деньги, в долларах, ты только для себя уберешь, на свою нужду и на свои расходы, а я к этим деньгам никакого касательства иметь не буду... Ну, чтобы тебе не вообразилось вдруг, что я из-за твоих денег тебе все это предлагаю. А то, если квартиру оставишь, то и сдать её можно, все лишний доход. То есть, тут в его голосе хрипотца прорезалась, - это я чушь несу. Мне бы с тобой о любви говорить надо, о детях будущих, о нежности и ласке, а я про квартирный вопрос стал расписывать. Но все одно, ты ж понимаешь, думаю, что я хочу сказать: что за мной ты как за каменной стеной будешь, и никакой обиды никогда от меня не увидишь. И работа тебе в Вологде найдется, не окажешься не у дел. А если... а если тебе надо, чтобы мы совсем хорошо устроились, так в ту же Швецию я повернее Мишки прорвусь. Мишка, ты видишь, он пижон, и пылит иногда лишнего, хотя положиться мы во всем и всегда друг на друга можем, как он за меня пойдет утопится, так и я за него, а я направленно переть могу, и хоть лесорубом, хоть водолазом, хоть кто ещё там шведам может быть надобен, я прорвусь. А с работой такой, не всякому по силам, за которую даже по шведским понятиям много платят, мы с тобой не пропадем! И язык выучим, и ты себе работу по душе найдешь, ты ведь у нас мастерица на все руки, это сразу заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107