Никто не найден, и никто не допрошен. Верин к тому времени уже жил в эмиграции, другие вряд ли вообще существовали. Во всяком случае, Гумилев еще раз представляется нам аристократом духа - ни кого не предал, ни выдал, не подставил, и даже не пытался сделать правдоподобной игру со следователями. Гумилев был позером, сочинителем, творческим человеком, у него были индивидуальные особенности и черты натуры, он мог придумать то, чего не существовало (например, себя конквистадором: "Я - конквистадор в панцире железном"), он мог наговорить на себя разным женщинам противоположные о себе вещи, передарить, перепосвятить свои стихи и т.д. Он несерьезно, легкомысленно мог воспринять вопросы допрашивающих его людей и отвечать то, что заблагорассудится ему в этот момент, и приходить на допросы и выслушивать приговор с томиком Данте... "Писатель - это личность, для которой ее индивидуальные грезы важнее нужд реальности". "Я пропастям и бурям верный брат Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую"...
Может быть, Герман и Шведов все же подтвердили показания В.Таганцева и тем самым сообщили важные улики, которые и привели к расстрелу подследственного поэта?
В деле показаний Германа и Шведова нет. И не может быть.
Много позже описываемых событий, КГБ СССР выяснил: Ю.П.Герман, морской офицер, убит погранохраной 30.05.21 года при попытке перехода финской границы, а В.Г.Шведов, подполковник, был смертельно ранен чекистами во время ареста в Петрограде 3.08.21 года. То есть обоих не было на свете еще до начала производства по делу Гумилева...
Таким образом, только показания В.Таганцева, никем не проверенные, никем не доказанные, послужили обвинением.
Следователь Якобсон в обвинительном заключении заявил, что на первых допросах Гумилев ни в чем не признался, а потом полностью подтвердил то, что ему было инкриминировано. С чего бы это? Ведь в деле не прибавилось ни строчки. И вдруг подследственный стал признаваться... Может быть, из личной симпатии к следователю?.. Одоевцева в своих "воспоминаниях" так именно и представляет себе, что "из симпатии".
"...На основании вышеизложенного считаю необходимым применить по отношению к гр. Гумилеву Николаю Станиславовичу как явному врагу народа и рабоче-крестьянской революции высшую меру наказания - расстрел".
Цитирую этот "исторический документ" по трем пунктам:
1. В полном его тексте в трех случаях из трех написано чужое отчество;
2. Нигде в мире не было больше законодательства, где следователь предлагал бы суду или органу, его заменяющему, свое мнение о мере наказания.
3. Такой документ должны были подписать двое. Вторым оперуполномоченный ВЧК (в качестве надзорной инстнции).
На данном документе подпись отсутствует...
Казалось бы, оснований для реабилитации 1990 году было предостаточно, но прокуратура на то и прокуратура, что бы проверять все, что еще могло быть установлено по делу, например, свидетель Ирина Одоевцева, которая считает Гумилева причастным к заговору.
Огонек No 12, апрель 1990 г. Одоевцева вспоминает: "Гумилев был страшно легкомысленным... Как-то, когда мы возвращались с поэтического вечера, Гумилев сказал что достал револьвер - "пять дней охотился"... Поэтам М.Кузмину, Г.Иванову (будущему мужу И.Одоевцевой - авт.) и многим другим знакомым литераторам Гумилев таинственно намекал на свою причастность к "организации"... Кузмин однажды сказал: "Доиграетесь, Коленька, до беды!"
Гумилев уверял "Это совсем не опасно - они не посмеют меня тронуть..."
В последней фразе Гумилева, если бы ее и не выдумала Одоевцева, и если рассматривать ее как свидетельские показания, еще раз можно убедиться в том, что все происходящее было фрондерством и мальчишеством, присущим поэту.
"Было это весной 1921 года. Я зашла за Гумилевым в 11 часов утра, чтобы идти вместе с ним в Дом Искусства.
...- Нет, мы никуда не пойдем, - сразу заявил он. - Я недавно вернулся домой и страшно устал. Я всю ночь играл в карты и много выиграл. (подчеркнуто мной - авт.) Мы останемся здесь, и будем пить чай.
Я поздравила его с выигрышем".
РАВНОДУШНЫЕ
"...Об его участии в заговоре я узнала совершенно случайно. В конце апреля я сидела в кабинете Гумилева перед его письменным столом... слегка вдвигала и выдвигала ящик его письменного стола. Я совершенно не умела сидеть спокойно и слушать, сложа руки.
Не рассчитав движения, я вдруг совсем выдвинула ящик и громко ахнула. Он был туго набит пачками кредиток...
И он, взяв с меня клятву молчать, рассказал мне, что участвует в заговоре. Это не его деньги, а деньги для спасения России". (подчеркнуто мной - авт.)
(Ирина Одоевцева, "На берегах Невы", изд. дом Виктор Камкин, Вашингтон, страницы: 421, 430, 436-438).
Странное расхождение. А может, все-таки, выигранные в карты? А кроме того, он же взял с нее ,клятву молчать.
"Я зашла к Гумилеву накануне его переезда: "Он стоит перед высокой книжной полкой, берет книгу за книгой и перелистав ее кладет на стул, на стол или просто на пол.
...- Я ищу документ. Очень важный документ. Я заложил его в одну из книг и забыл в какую. Вот я и ищу. Помогите мне.
Я тоже начинаю перелистывать и вытряхивать книги. Мы добросовестно и безрезультатно опустошаем полку.
...Мне надоело искать и я спрашиваю:
-А это важный документ?
Он кивает.
-И даже очень. Черновик кронштадской прокламации. Оставлять его в пустой квартире никак не годится!
Черновик прокламации? Я вспоминаю о заговоре...
-Вам конечно хочется бежать? Ну и бегите. Все равно мне не найти проклятого черновика. Верно я его сжег.
(Судя по этому диалогу, Гумилев не доверял Одоевцевой, или разыгрывал ее)
Еще одна деталь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31