Антисептиков нынче напридумано видимо-невидимо, и это не вопрос. У меня есть рецепт "адской" антисептической смеси. Положение аварийное, но не смертельное. Организм дома здоровый. И после капитальной вырубки поврежденных частей дом будет жить сто лет...
Бледность не покидала лица Василия Петровича.
- Так как же, откуда же все-таки, Мирон Иванович, взялась эта губка? И главное - ни с того ни с сего...
- Дорогуша Василий Петрович, ни с того ни с сего ничего не бывает на свете, - отвечал разговорчивый старик. И его разговорчивость усилилась еще больше, когда на столе в большой комнате появились зеленый графин, две рюмки под стать ему, а затем сопровождающая все это закуска. - Дом, как и человек... Сегодня жив-здоров, а завтра - бац! - аппендицит или какое-нибудь другое заболевание. Печени, скажем, или двенадцатиперстной кишки, или морально-душевное прободение на нервной почве.
Выпив одну, затем другую рюмку, Чачиков принялся рассуждать о возможных причинах возникновения домового грибка, показывая полную осведомленность в этом вопросе:
- Главное - сырость, затхлость и темнота. Это среда для развития. А причин возникновения - сто. Доска с синевой попала в дело. Плохая изоляция фундамента от деревянных стен. Пол неаккуратно мыли, воды напустили в щели. Вот тебе и опять повод. Засыпку по черному полу сделали непросушенной землей... Всякий дом, дорогуша мой Василий Петрович, хорош только издали да на картинке. А когда он свой, да самодельный, да весь из экономии сделан, без просушки, без настоящего строительного глаза, то это не дом, а заманчивое строение для предварительного погребения.
- Да будет тебе, Мирон Иванович! - огрызнулась из кухни мать Ангелины, теща Василия Петровича. - Наши отцы-деды все своими домами жили.
Мирон Иванович, продолжая развивать свои мысли, не пожелал обратить внимание на замечание.
- Другому хозяину только кажется, что он живет в доме, а не дом в нем. Хоть бы и тебя взять, Василий Петрович... Грибком больно перекрытие, а на тебе нет лица. Будто домовая губка не балки ест, а съедает твое сердце, губит твою нервную систему.
На это Киреев сказал:
- Иначе и быть не может, Мирон Иванович. Я ведь его чуть не наполовину своими руками возвел. И он как бы уже не он, а я сам в его деревянном обличий. И мне в этом доме не только каждая балка, каждая половица, понимаете, дорога, но и каждый сучок мил, каждая капля смолы для меня по-особенному пахнет.
- Точно, - подтвердил Чачиков, выпивая очередную рюмку. - Разве я не понимаю? Сам домом жил. Тоже и сад-палисад был. Корову держал. Своими руками теплый коровник рубил. А рядом тоже курятник был. На двадцать кур. С электричеством. В феврале нестись начинали. Ноские были курочки. И свинок держал. Свои окорока солил... Да на квартиру переехал.
- Что так?
- Дольше пожить захотелось, - ответил Мирон Иванович, улыбнувшись, а затем, опрокинув еще рюмку, стал собираться. - Мне пора. Если понадоблюсь, вызывай, дорогуша. Чем могу, помогу.
Василий Петрович полез было в бумажник, но старик предупредил его:
- Потом. Я еще не один раз к тебе приду. Так ты уж аккордно... И лучше не деньгами. Тещенька-то твоя любит больше продуктами вознаграждать. И правильно.
Киреев крикнул возившемуся на дворе сыну:
- Вань! Тебе так и так в город надо, подбрось Мирона Ивановича, а потом - куда вздумаешь. Машина мне сегодня не нужна. Только посматривай... Опять никак через сальник масло гонит.
Двадцатилетний сын Киреева, которому в этот воскресный день предстояло вместе с сестрой работать в саду, был несказанно рад возможности побывать в городе, повидать друзей.
- Я - раз-два, только переоденусь! - весело согласился он.
Вскоре Мирона Ивановича проводили. Серафима Григорьевна, теща Василия Петровича, сунула ему банку с черносмородинным вареньем и пару ранних огурцов, выращенных в теплице.
"И хватит с него", - подумала она, а потом сказала дочери:
- Весь графин усидел, а работы было всего ничего. На пять минут в подпол слазить...
Происшествие почему-то не особенно взволновало Серафиму Григорьевну. А Василий Петрович, наоборот, принял все это очень близко к сердцу. После разговора с Чачиковым ему даже стало казаться, что домовой грибок и в самом деле поражает его сердце и легкие. Труднее дышалось. Будто что-то надорвалось. Будто наметилась какая-то невидимая, но роковая трещина в его жизни.
III
Чтобы рассеяться, чтобы забыть о проклятой губке и пока не думать, как он будет менять пол, балки, а возможно, и нижние венцы стен, где он добудет сухой лес и деньги на его покупку, Киреев занялся опрыскиванием плодовых деревьев и кустов.
Когда уходишь в работу, неизбежно отвлекаешься от тревожных мыслей. Но сейчас отвлечься было ему трудно. И чтобы не думать о грибке, о домовладельческих тяготах, Василий Петрович принялся вспоминать о том, как все это началось...
Все началось с улыбки Лины. Ей тогда было двадцать два года, а ему тридцать семь или тридцать восемь лет.
Похоронив жену, Василий Петрович долго тосковал. Его утехой были дети - Ванечка и Лидочка и работа. Удачи в то время будто сами собой приходили к нему и по качеству плавок, и по времени и количеству выплавленной стали.
К его боевым орденам и медалям прибавились трудовые ордена. И все радовались этому. Его любили товарищи, потому что он щедро и широко раздавал окружающим свои сталеплавильные находки. Помогал словом и делом. Его нельзя было не любить.
Ваня и Лида росли хорошими ребятами. Их бабушка, Мария Сергеевна, заменила внучатам мать, и Василий очень любил тещу, называл ее мамочкой, всячески старался высказывать ей свои чувства, деньги давал ей без счета, подарки дарил без меры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60