Непрерывно прибывали новые ученики; «старички», чувствуя себя непринужденно, стремительно вбегали во двор, кричали во все горло и тут же бросались в схватку. Я с удовольствием заметил еще такие же новые блузы, как моя, которые не решались продвинуться дальше и ни с кем не разговаривали. Один из этих новичков стал рядом со мною, не сводя глаз с дерущихся. Помолчав, он спросил:
— Ты новенький?
— Да. А ты?
— Я тоже.
Он был мал ростом, почти крошка. Черные блестящие кудри оттеняли матовую бледность его лица. Глаза мальчика отливали блеском антрацита, а на висках просвечивали тонкие голубые жилки.
— Ты откуда?
— Из начальной школы с улицы Лоди.
— А я из школы на Шартрё. Мы сразу подружились.
— В каком ты классе? — спросил я.
— В шестом «Б»1.
— А я в шестом «А»2.
— Значит, мы не в одном классе, но уроки будем делать вместе, в седьмой классной.
— Как твоя фамилия?
— Олива.
Я вздрогнул.
— Это ты прошел первым по конкурсу на стипендию? Он чуть-чуть покраснел.
— Я. Кто тебе сказал?
— Я прошел вторым! Лицо его просияло улыбкой.
— Но это же просто удивительно!
Я тоже считал, что нашей встречей мы обязаны чудесному случаю, прихоти судьбы. Между тем два школьника, одновременно выдержавшие экзамен на стипендию в шестом классе, конечно же, должны были столкнуться в первый день учебного года. Но до сих пор имя одного звучало для другого как имя соперника, и увидеть его вдруг воочию было так же поразительно, как увидеть живого мальчика с пальчик или капитана Немо [55]. Вот почему мы разглядывали друг дружку, взволнованные и обрадованные.
— Я ведь срезался на задаче, — тотчас же сказал я. — А ты вот ее одолел!
— Мне повезло, — ответил он. — Я решил ее тремя способами, но не знал, какой правильный. Я выбрал один наугад, и он-то как раз и подошел.
Мне понравилось это признание. Мальчик с цыплячьей шейкой, оказывается, «свой парень». Я раскаивался, что обзывал его сыном фальшивомонетчика, и принес ему извинения — в душе.
В эту минуту на наши головы с грохотом обрушился лицей.
Я отскочил, оглянулся и увидел низенького человечка с пышными усами, который яростно бил в барабан. Его музыкальный инструмент — медный цилиндр с двумя голубыми деревянными обручами по краям — показался мне огромным, но не успел я выяснить, зачем этот виртуоз барабанного боя устроил нам такой громоподобный концерт, как поток толпы уже понес меня к дверям классной: все выстроились колонной по двое в ряд перед барабанщиком, который продолжал барабанить так, что у меня загудело в голове, а куранты тем временем оглушительно звонили, точно колокола сразу в нескольких церквах.
Наконец гам утих, усач сделал поворот кругом и вышел из классной. Тут обнаружилось, что за ним стоит неподвижно, как статуя, какой-то изящный господин в дорогом бежевом пальто, которое он носил внакидку. Он был необыкновенно высок ростом, но держался очень прямо; глаза его блестели, как темный хрусталь. Он сделал шаг к нам навстречу, опираясь на черную трость с резиновым наконечником, и звучным, металлическим голосом скомандовал:
— Пансионеры шестого и пятого — в классную рядом, это восьмая классная. Я сказал: «пансионеры».
В колонне началась суета, ряды расстроились, давая дорогу названным узникам.
Господин в бежевом пальто подождал, пока ряды перестроились, затем торжественно провозгласил:
— Полупансионеры шестого и пятого «А» и «Б»! Входите! Мы вошли.
Едва мы переступили порог классной, как ученики бегом бросились занимать места, считавшиеся лучшими. Я с удивлением увидел, что это были самые дальние от кафедры парты.
Я попытался сесть за парту, на которой оставил свой ранец, но толпа оттеснила меня в первый ряд, и я еле-еле успел схватить свое драгоценное достояние. Оливу вытолкнули вперед «старшие» из пятого, и он плюхнулся на скамью по другую сторону классной. Кругом громко пререкались, бранились, галдели.
Наш властитель, бесстрастный, как утес среди бушующего моря, молча наблюдал за ходом событий. И вдруг раздалось:
— Что ж так долго, господа, что ж так долго! — Слова, которые мне доводилось потом слышать каждый день в течение двух лет…
Это напоминало унылый вой, стон, в котором звучала угроза с оттенком удивления и печали.
Учитель выдержал минутную паузу, и шум стал мало-помалу стихать.
Тогда он громовым голосом крикнул:
— Молчать!
И воцарилось молчание.
Меня вытолкнули к самой кафедре, и моим соседом по парте оказался очень смуглый, толстощекий мальчик, который, видимо, был огорчен, что его оттеснили на первые места.
Господин в пальто, слегка волоча правую ногу, медленно поднялся на возвышение у классной доски. Затем пристально вгляделся в окружающие его лица и с едва заметной улыбкой сказал тоном, не терпящим возражений:
— Господа! Ученикам, которые требуют постоянного надзора, свойственно его избегать. Я еще никого из вас не знаю, поэтому я и позволил вам свободно выбирать себе места. И вот тут-то хитрецы, старавшиеся сесть подальше от кафедры, себя и выдали. Ученики на последних партах, встать!
Изумленные «хитрецы» встали.
— Забирайте свои вещи и поменяйтесь местами с теми, кто сидит на первых партах.
Лицо моего соседа выразило радость, а перемещенные с убитым видом пошли вперед.
Мы с соседом пересели на самую последнюю парту, в углу, справа от кафедры.
— Теперь, — сказал учитель, — каждый займет тот шкафчик, который ближе всего к его месту.
Все встали, и опять началась свалка. Многие мальчики вынимали из карманов висячие замки, чтобы обеспечить неприкосновенность своих школьных сейфов.
Снаряжая меня в школу, родители не подумали о висячем замке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123