Пламя побежало по растопке, по щепкам, вынырнуло вверх, как в трубе, охватило поленья — и ну гудеть между чурочками, будто в хорошей печке! И все это без слов, без объяснений. Петя глядел во все глаза.
— Ясно?
— Ясно!.. Спасибо, Николай Никанорович.
— Приглядывайся. Май кругом, деревья хоть и смолистые, однако ещё сыроваты, не хотят гореть. Вот и палки твои, что на рогачок поставлены, не годятся. Сырые. Сейчас нагреются, погнутся, и чайник бухнется в костёр… Принеси-ка сухих…
Скоро над костром бурлил чайник, а сбоку, на углях, стоял котелок, в котором побулькивали аппетитно пахнувшие мясные консервы. Кава и её новый приятель Туй лежали рядом, жмурясь от удовольствия.
Чаевали тут же, у костра, присев на ящиках. Вокруг, куда только хватал глаз, нежилась под ярким солнцем последних дней мая темно-зелёная тайга. Рядом негромко говорила о чём-то с камушками река, и её неторопливый, приглушённый говорок чутко слушал молчаливый лес, склонивший к воде свои мохнатые уши. Солнце грело все сильнее. В такую погоду от лиственниц и розовых цветов багульника к полудню начинает исходить густой аромат смолы и скипидара. Вдоль реки тянет лёгким ветерком, который разгоняет надоедливых комаров. Как хрусталь чиста и прозрачна, как лёд холодна вода в горном ручье. Такую воду любит хариус, игривая красавица рыбка…
Посмотришь от реки вдаль, и увидишь картины одну красивее другой. Вот темно-зелёный лес взбежал на высокую сопку и вдруг оборвался; седой гранитный утёс выставился из горы и встал поперёк склона обнажённой грудью, преградив дорогу зеленому нашествию. А за провалом высится ещё более крутая стена с причудливыми глыбами, ещё выше гора. Но лес забирается и туда. Каким-то чудом перешагнув через ущелье, он лепится по склонам все выше и выше, сам страдает, хиреет от жизненных неудобств на голых, чуть замшелых камнях, но все же цепляется за дикую землю, старательно покрывает её, словно вид голых камней оскорбляет взор зеленого божества, завоевавшего весь огромный край.
Дальше река затейливо начинает петлять по долине и в своём непостоянстве создаёт пышные, неповторимо красивые острова. Огромные тополя плотной темно-зеленой стеной стоят по берегам островов, а ниже, у самой воды, темнеют заросли малины и красной смородины; тяжёлые ветви рябины качаются над самой водой. Пройдёт три коротких месяца, и в августе нальются на них весомые яркие ягоды. Послышится тогда из зарослей глухое ворчанье тетерева, большого любителя этого горьковатого лакомства… Но сейчас она цветёт, прихорашивается в своём подвенечном белом платье.
Вон там, чуть в стороне, образовался давний речной затор. Легли через реку отстоявшие свой век могучие тополя, вода намыла на них разный сплав — корни, пеньки, ветки, скрепила все это песком и галькой и стала на месте. Кружится теперь медленным водоворотом у плотины, ищет выхода. Широко разлился тут плёс, затопил даже бело-красный тальник, подступился к самой тайге и затих у берегов, чистый как зеркало. Смотрятся в спокойное озеро голубое небо, зеленые хвойники на бережку и нежные кисти фиолетового иван-чая, жителя всех северных стран. Глядишь не наглядишься на эти суровые в своей красоте картины, а прислушаешься, сомнение возьмёт: живое ли все это перед тобой?.. Уж больно тиха и безмолвна жизнь тайги в высоких широтах. Ни звука… Ни шороха… Лишь воркует тихонько река, струится по гладким камушкам вода, убегая из края вечного безмолвия куда-то в неизведанную даль.
Весь день прошёл в хлопотах. Лука Лукич привёл на базу лошадей. Туй помог ему собрать табун очень быстро. Лошадей осмотрели, примерили вьюки и снова пустили пастись.
После обеда Усков попросил всех присесть и вынул карту.
— Значит, так! — сказал он. — Выходим на заре. Все-таки путь многодневный и трудный — километров семьсот, если считать в оба конца. Пойдём на северо-восток, пересечём три боковых отрога Главного хребта и выйдем к основным высотам, на плато Салахан-Чинтай… Знаменитое плато! Обследуем горные породы в верховьях рек и посмотрим, что растёт и может расти в долинах. Все-таки, обратите внимание, эти места — одно из последних «белых пятен» на Земле. Я надеюсь, что мы здесь найдём и редкие металлы, и пастбища, и место, чтобы капуста могла расти, и, скажем, всё-таки картофель, и прочее. Теперь вот что: времени у нас мало, к середине октября мы должны сюда вернуться, и, надеюсь, Семеныч…
Шофёр тряхнул головой:
— Непременно буду ждать, Василий Михайлович. Будьте без сомнения… Только подайте радиограмму, и я сразу выеду.
— Отлично! Ещё два слова: все заботы о лошадях, о пропитании, все хозяйство ложится на Луку Лукича. Однако мы должны ему помогать. У нас есть ружья, стало быть, питаться надо дичью. А консервы приберегать для крайних случаев.
«Вот это правильно! — подумал Петя, сжимая свою „ижевку“. — Какие там консервы! Медвежатина, гусятина — вот она, пища таёжника!..»
— Итак, — продолжал геолог, — отдыхайте, друзья, а завтра с рассветом в дорогу.
День подходил к концу. Сумерки подкрались незаметно. Над долиной сгустились тени, стало слышно, как шуршит по камням вода. Лесная даль затуманилась, и наступила короткая северная ночь, молчаливая и странно прозрачная.
Кажется, ты только что уснул, а вот уже к подъем… Борис подтолкнул Петю, встал, потянулся и без про-медления пошёл к реке расслабленной походкой невыспавшегося человека. Вяло опустившись на колени, он набрал полные пригоршни холодной воды и плеснул себе на лицо, па грудь. Возвратился он порозовевший, бодрый и с азартом и жадностью взялся за работу.
В предутренней дымке молча седлали лошадей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89