Как читатель уже знает из записки Иванова, оба они ушли из ссылки осенью 1920 года, а наши геологи нашли Сперанского в 1947 году. Стало быть, ему было шестьдесят два года. Конечно, старик. Но старик могучий.
Сперанский был высокого роста, широкоплеч и крепко сложен — из тех людей, каких называют кряжистыми. Нужно ещё прибавить, что на нём сказалась известная поговорка: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Хоть и поневоле, но Сперанский жил на лоне природы, в неустанном труде, вдали от всякого рода инфекций, на чистом воздухе Севера, не зная табака, алкоголя, городских шумов и дымов. Конечно, отшельничество — неестественное состояние для человека. Отсутствие общения с людьми губительно для человеческой природы. Но, оставаясь в одиночестве, Сперанский продолжал жить интересами человечества и для человечества. И это его спасло. Только седые волосы и седая окладистая борода напоминали о годах, а фигура, походка, голос и блеск больших голубых глаз говорили об огромном запасе сил и энергии.
На Сперанском было платье из бараньей шкуры, куртка и брюки стриженой шерстью наружу, кожаные ичиги и меховая круглая шапка. Все это он сшил сам. Сделать иглу, вернее — шило из кости и насушить ниток из жил было не так уж трудно.
Итак, Сперанский не спал. Он сидел за столом. Перед ним, безмятежно раскинувшись на шкурах, спали люди. Люди!.. Почти тридцать лет не видел он человека, начал забывать голоса, смех… Как много интересного рассказали ему неожиданные пришельцы уже в первый день! Какие они были простые, уверенные в себе, смелые! Даже мальчики. Поколение, выросшее после революции…
Глаза Сперанского влажнеют.
Борис перед сном дал ему книгу, которую тайком захватил с собой из пещеры:
— Моя любимая… Почитайте, Владимир Иванович.
Сперанский с благодарностью принял книгу и жадно стал её перелистывать. «Тихий Дон». Шолохов. Имя автора ему незнакомо. Но события, описанные в романе, захватывают, и он читает с напряжённым интересом.
Ночь идёт. Сперанский все ещё не спит, взволнованный и встречей и книгой. Иногда он отрывается от её страниц и глядит на своих новых друзей, встаёт и заботливо, осторожно поправляет изголовье у Пети или у Бориса, проверяет, не дует ли от дверей на Орочко, который жаловался на боли в боку. Потом он поправляет фитиль, опять садится за стол и напряжённо читает до утра, не в силах заставить себя уснуть. Перед ним развёртываются картины гражданской войны: в муках и борьбе складывалось новое, незнакомое ему общество…
С восходом солнца зазвенел смех. Борис и Петя, свежие после крепкого сна, пошли умываться на речку и, возвращаясь оттуда по морозцу, пустились бегом, оглашая воздух весёлыми криками. Лука Лукич сиял как именинник: хозяин кратера показал ему кладовую. Повар нашёл там лук, чеснок, разное мясо, рыбу, грибы и даже… квашеную капусту, приправленную ярко-красными ягодами брусники и мелконарезанной морковкой.
— Який же вы хозяин, Владимир Иванович, — растроганно говорил завхоз. — Даже грибочков и тех насолили. Цэ ж масляты, сами найкращи грибы. Тильки где ж вы тут силь покупаете? Може, тут кооператив какой силью торгуе?
— Нет, — добродушно смеясь, ответил Сперанский. — Кооператива тут нет, и первое время мне было туго без соли. Потом я нашёл солонцы — бараны показали, — и с того дня проблема соли была решена.
После небольшой паузы он прибавил:
— Как говорится, беда научит калачи есть. Меня она научила и плотницкому ремеслу и гончарному — смотрите, какая у меня посуда, — и шить она меня научила, и мамонтов дрессировать, и ещё многому другому…
После завтрака он пошёл к мамонтам, прихватив с собой Любимова и Ускова.
Оба гиганта стояли под навесом в загоне, сложенном из больших камней, и спокойно жевали сухой тростник, запасённый на зиму заботливым хозяином. При виде людей они зашевелили ушами, подняли хоботы и коротко протрубили.
— Постойте… — Усков остановился. — В состоянии они узнать вас, Владимир Иванович, или для них все мы одинаковы? Дайте мне вашу накидку, а вы наденьте, пожалуйста, мою телогрейку. Вот так… А теперь пойдёмте. Мне кажется, можно смело подойти?
— Не знаю, как они примут вас, но за послушание ручаюсь. Идёмте…
Лас повернулся первым. Глаза его блеснули. Он наклонил голову и приветственно закачал хоботом. Все трое подошли к нему вплотную. Мамонт потянулся к Ускову, но вдруг как-то недоверчиво фыркнул, и в следующее мгновение хоботом обнял Сперанского и поднял его до уровня своих глаз.
— Ах ты, Ласковый!.. — проговорил Сперанский, когда мамонт осторожно поставил его на землю. — Догадался. Умница! Вот знакомься с моими друзьями. Да, да… они и твои друзья, Лас…
Лас и Дик насторожённо обнюхивали Ускова и Любимова, тихонько пофыркивая и в нерешительности переступая с ноги на ногу, словно не знали, что им делать с гостями… Сперанский погладил сморщенные кончики хоботов и махнул рукой:
— Идите… Идите… Гулять!.
Как послушные домашние животные, гиганты дружно закачали головами и пошли из загона в лес, смешно помахивая коротенькими хвостиками.
— А теперь, друзья мои, я хочу показать вам итоги своей многолетней работы…
Все трое пошли к подножию южной стены. К ним присоединились Борис, Петя, Лука Лукич, уже покончивший с приготовлением обеда, а также Кава с Туем. Пересекли высокий кедровый лес.
Чуть приметная тропинка круто поворачивала к стене. С камня на камень, все выше и выше взбирался впереди группы Сперанский; наконец осыпь кончилась. По самой стене, влево, шёл узкий карниз. Хозяин кратера взошёл на карниз и ободряюще кивнул своим спутникам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89