Внутри было светло и жарко. Не зная квартиры, я постучал наугад, и выглянувшая старушка с сигаретой в зубах направила меня наверх, в седьмую квартиру.
Я поднялся и, на носках приблизившись к двери с полуоблупившейся цифрой семь на металлическом ромбике, припал к щели ухом. Внутри – ни звука, только отдаленная, может быть, от соседей, музыка. Неужели действительно никого? Это меня вдруг огорчило. Не отнимая уха, я позвонил и тут же отпрянул – послышались быстрые шажки и бодрый голос:
– Сейчас-сейчас!
Щелкнул запор, и я торопливо сказал:
– Здравствуйте! – и удивленно замер: передо мной стояла та самая девчонка в красных брюках, с которой я столкнулся сегодня в школе, покидая класс. – Здесь живут Снегиревы?
Девчонка, ожидавшая, казалось, увидеть кого-то другого, разочарованно ответила:
– Здесь.
– А мне бы Светлану Петровну.
– Ее нету.
– Тогда извините, – буркнул я, пятясь.
– Постой-постой! – вдруг проговорила она. – Твоя фамилия Эпов?
– Да.
– Зайди-ка на минутку!
– Но раз Светланы Петровны нету…
– Зато Валентина Петровна дома, а это почти одно и то же. Давай-давай заходи! – Девчонка шире распахнула дверь и нетерпеливо замахала рукой.
Поколебавшись и оглянувшись на лестницу, точно запоминая обратный путь на случай внезапного бегства, я вытер туфли о толстый, мягкий половик, вошел в тесный коридорчик, снял влажный берет и опять сказал:
– Здравствуйте!
– Не здоровайся, никого нет. А Валентина Петровна – это я, но со мной ты уже и прощался, если помнишь, и здоровался. – Хозяйка захлопнула дверь, прижалась к ней спиной и хмуро-зло уставилась на меня исподлобья. – Я сестра Светланы Петровны. А ты двоечник Эпов!.. Я люблю сестру и не желаю, чтобы каждый бездельник издевался над ней, ясно? Чтобы из-за каждого лоботряса ее отвозила «Скорая помощь» в больницу, ясно?
– В больницу? – испугался я.
– А ты бы хотел сразу на кладбище? – пронзительно прищурившись, спросила она.
Я растерялся.
– Нет, но… я не двоечник.
– Нуда! Света сказала, что влепит тебе пару за четверть и не допустит до экзаменов. Ты же Эпов?
– Эпов.
– Ну и вот.
– Но у меня только по английскому двойка!
Валя презрительно усмехнулась:
– Нашел по чему двойки хватать! Добро бы по физмату, а то по английскому!
– У меня как раз наоборот, – сказал я и умолк, спохватившись, что слишком уж размямлился.
– Ну, не знаю. – Валя вздохнула. – В конце концов твои двойки меня не интересуют. Вози ты их возами! Но нечего перед Светой брындить и фокусничать!
– Поэтому-то я и пришел, – тихо сказал я.
– Как это поэтому?
– Ну, чтобы извиниться.
Валя выпрямилась, пристальнее разглядывая меня, потом пожала плечами, нашарила на груди косу и, поводив ее кончиком по губам, медленно прошла за портьеру, в комнату. Я остался один в коридорчике. Где-то журчала вода и тихо играла допотопная церковная музыка, с органом.
– Тогда другое дело, – донесся Валин голос.
– А что со Светланой Петровной?
– Ничего. – Скрипнули пружины. Валя, видно, села на диван. – Честно говоря, ее не увозила «Скорая помощь», она сама ушла, и не из-за тебя вовсе, а по другой причине. Это я уж просто так. Чересчур вы все противные!
У меня отлегло от сердца, и это облегчение придало мне вдруг смелости, я спросил:
– А может, и насчет двоек просто так?
– Нет уж, Эпов, насчет двоек не так, будь уверен!.. Знаешь, как она злилась на тебя? Разорвала бы!
Я хотел ответить, что и я злился на нее, так что мы квиты, но промолчал, поняв, что это глупо. Из глубины зеркала, висевшего над стиральной машиной в углу коридорчика, смотрела на меня моя постная физиономия. Свет лампы бил в макушку, скользил по лбу, щекам и носу, оставляя в тени самое важное – глаза и рот. Я вздернул подбородок. Глаза умные, рот строгий. Откуда она взяла, что я двоечник? Вот есть у нас в классе Ваня Печкин, глянешь на него – и сразу ясно, что живет человек в щели между двойкой и тройкой, как таракан. А у меня такой вид, будто я даже все европейские языки знаю плюс китайские иероглифы. А тут, ишь, раскудахталась, жар-птица!
Из комнаты донеслось:
– А ты всегда извиняешься, когда делаешь глупости?
– Я их не делаю! – отпарировал я.
– О-о! – Пружины со звоном разжались, и голова Вали появилась между портьерами. – А Спинста – это разве не глупость?.. Бесстыжие! Прозвать молодую, красивую, замужнюю женщину старой девой! – Валя раздернула портьеры и, резко сведя их за спиной, шагнула вперед, представ передо мной по театральному ярко – в белой кофточке и красных брючках.
Я смутился и, надевая берет, сказал:
– Ну, я пошел.
– А извинение?
– Извини.
– Я тут ни при чем.
– Но вы одно и то же.
– Одно, да не совсем.
– Тогда передай.
– Нет уж, извиняйся сам.
– Тогда я позвоню.
– У нас нет телефона.
Музыка, все время сочившаяся из глубины комнаты, оборвалась, забили позывные радиостанции «Маяк», и диктор объявил, что московское время четырнадцать часов, то есть восемнадцать по-нашему.
– Ну вот, минут через пятнадцать-двадцать Света будет, – сказала Валя. – Можешь подождать.
Я не знал, что делать. Оставаться дольше не хотелось. О чем беседовать с этой бойкой куклой целых двадцать минут? Но возвращаться не хотелось и подавно… Вдруг у меня мелькнула мысль, и я спросил:
– У вас радио от сети или приемник?
– Приемник.
– Можно посмотреть?
– Конечно.
Сдернув берет, я прошел за ней. Комната выглядела пустой, хотя были тут диван, стол, стулья, сервант, книжные полки, телевизор, но все это плотно прижималось к стенам, точно в огромной центрифуге, даже ковер, которому бы лежать на полу, прилепился над диваном. Желтый, с коричневыми разводами приемник стоял на приземистой тумбочке в правом углу, у окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47