Клянусь тебе памятью своих детей - они
умерли тридцать лет назад. У меня было два прекрасных сына, Джим, и до сих
пор, как вспомню о них - сердце кровью обливается. Так вот, Джим, ты
просто выслушай мою историю и не спеши судить меня, ругать, называть
предателем, пока не поймешь, что и как было. Конечно, это долгая история,
но я уже решился поведать тебе о своей молодости, о том, как мы зарыли
сокровище на острове Кидда, как Билли Бонс сбежал от нас с картой Флинта,
на которой было обозначено место, где зарыт клад. Когда-нибудь, как буду
чувствовать себя получше, расскажу тебе о том, как снова пустился в
плавание на остров и почему убежал с "Эспаньолы" перед возвращением в
Англию. Но хватит на сегодня.
Он замолчал, утомившись. А мне не оставалось ничего другого, как
подчиниться его желанию. Так мы договорились, что я вернусь на следующий
вечер, и тогда он начнет рассказ о своей жизни. Должен отметить, что в эту
ночь спал я очень плохо - во сне меня мучили невообразимые кошмары, - но
ужас, горечь и безысходность того, что мне пришлось услышать потом,
превзошли все мои ожидания.

2. КОНТРАБАНДИСТ-ПОДМАСТЕРЬЕ
На следующий день я пришел к Сильверу в половине седьмого вечера и
застал его в хорошем настроении. Хотя кашель все еще разрывал ему грудь, а
дыхание порой было затрудненным, Сильвер выглядел более бодрым и
энергичным, чем накануне.
К концу обеда и я пришел в отличное настроение, благо все блюда были
прекрасно приготовлены и заметно, хоть и в меру, поперчены, как и положено
в доме джентльмена, долго жившего в Вест-Индии.
Темнокожий слуга Сильвера прислуживал старательно и аккуратно,
бесшумно и быстро передвигаясь по паркету. Прежде чем Сильвер начал
рассказ, мы одолели полторы бутылки красного вина и отпили по доброму
глотку восхитительного ароматного портвейна.
- Ну, Джим, за работу, - начал старый пират. - Думается мне, что ты
был бы не прочь узнать немного побольше про Долговязого Джона, прежде чем
вернуться к столу. - Он потянулся к трубке и табаку, но вдруг нахмурился и
забарабанил большими сильными пальцами по ручке кресла. - Начнем с
Бристоля, - промолвил он, сосредоточившись. - Бристоль - мой родной город,
Джим, даже более чем родной - там родились и прожили всю жизнь мои отец и
дед. Прекрасный город, великолепный, да ты и сам знаешь, хотя наверняка
часто слышал, что эти чудесные богатые дома и высокие конторы судовых
агентов построены на крови и костях черных рабов... Потому что, -
продолжил он, - в Бристоле ведь не только прекрасные дворцы, но и жестокие
сердца. Видывал я, как вдовы рыдают и клянут все на свете, узнав, что их
мужья сгнили под африканским солнцем или сгинули в морской пучине во время
шторма в Карибском море. Многие здесь сходят на берег с сотней гиней в
карманах, но чаще ты встретишь таких, кто воссылает хвалу Господу за то,
что он в милости своей позволил им вернуться домой живыми после
кораблекрушения, бунта или желтой лихорадки, как это бывало и со мной.
При этих словах он возбудился и живо напомнил мне прежнего Джона
Сильвера, которого я впервые увидел в гостинице "Подзорная труба", -
одинокого жизнерадостного трактирщика, быстро скакавшего от столика к
столику, стучавшего кулаком по столу и ругательски ругавшего Тома Моргана
за его разговоры с Черным Псом.
Воспоминания так разволновали Сильвера, что мне не оставалось ничего
другого, как слушать поток слов, обильно сопровождаемых изощренными
ругательствами и богохульствами. Я хорошо запомнил этот рассказ и, по
возможности убрав из него брань, божбу и некоторые детали, способные
оскорбить слух читателя, в меру своих скромных сил и способностей
предлагаю исчерпывающее и благопристойное жизнеописание Джона Сильвера.
Родился он в Бристоле, в лето от рождества Господня 1716-е, ровно
через шесть месяцев после подавления бунта якобитов против Ганноверской
династии, когда претендент на престол после краткого и бесславного
"царствования" под именем Иакова III английского и Иакова VIII
шотландского спешно сбежал во Францию.
В доме Сильверов не нашлось ни единого приверженца, живущего во
Франции католического претендента на престол. Глава семьи, Майкл Джозеф
Сильвер, сапожник по профессии, был убежденным конгрегационалистом и
страстно ненавидел французов, аристократов и попов, причем ненависть его
проявлялась в строго определенном порядке. Долговязый Джон с усмешкой
вспоминал, как его отец бормотал и ругался за работой, склонясь над
верстаком и сопровождая каждый удар молотка революционным лозунгом.
- На! - и бил сапожным молотком. - Бей! Так им, французишкам! Нна! -
еще удар молотком. - Разнесем палату лордов. Нна! - еще удар. - Добрый
удар в задницу папистам! - удар! - А это всем епископам, чтоб им лопнуть,
как во времена Кромвеля!
Как ни странно, Майкл Сильвер, вздыхавший по славным временам
пуританской революции и усердно, хотя и с трудом, читавший стихи Мильтона
и прозу Беньяна при тусклом свете огарка, был женат на девушке из
англиканского семейства. Надо сказать, что до некоторой степени это был
брак по расчету. Дела связали Майкла с Генри Бродрибом из Бата, владельцем
обувного магазина, прожорливым гигантом, не особенно ревностно
придерживавшимся догм англиканской церкви. Когда старый Бродриб овдовел,
на шее его повисла забота о будущем двух дочерей и, увидя выгоду для
своего дела в родстве с умелым сапожником, он сумел уверить Майкла
Сильвера, что счастье тот обретет лишь в семейной жизни со старшей из
сестер, Мери Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73