- Не поговогив и не надо. Вазу ты ведь оставив?
- Вазу? А вазу я вёз другому человеку. А теперь вот провозился с ним и больше никуда не успею. Мне бы на поезд не опоздать. С Курского вокзала поезд отходит.
- А ты нам оставь адрес того человека, - сказал Серёжка. - Мы ему отнесём твою вазу.
- Ладно! - отмахнулся я.
У меня сильно щипало в горле, и трудно было разговаривать. Я боялся заплакать. Они тогда могут подумать, эти всезнайки-москвичи, что у нас в совхозе все такие плаксы. А они ещё не видели наших.
Мы вышли во двор.
- Пожалуй, я пошёл, - сказал я.
- Уже? - спросил Серёжка. - Ну, прощай!
Мы пожали друг другу руки, потом я пожал руку Софке. Ладошка у неё была длинная и худая. Постояли. Не люблю я этих расставаний до ужаса. Ведь прощались на всю жизнь. Может быть, никогда больше и не увидимся. Жалко было расставаться.
- Эй, ребята, ребята! (Мы задрали головы. В окне пятого этажа торчал он.) Слушай, парень, ты забыл вазу!..
- Что? - переспросил я.
Я отлично слышал, что он крикнул, но сделал вид, что ничего не понял. Он пропал из окна, потом снова высунулся. В руках у него была моя ваза. Он начал размахивать вазой. Из неё выскочила записка и упала к нашим ногам. Серёжка поднял её и протянул мне, а я тут же запихнул её в карман.
- Иду! - крикнул я.
Ну что ж, возьму и скажу ему сейчас всё. Мне вдруг стало легко и свободно. И непонятно было, как я мог так долго страдать и хитрить, вместо того чтобы сразу всё рассказать. Давно бы уже сидели и распивали чаи, а потом бы он отвёз меня на вокзал и я его познакомил с Наташей и Гелием.
Позвонил. Думаю, сейчас он откроет дверь, а я ему: так, мол, и так, принимай гостей. И тут он мне открыл... Я даже его сразу не узнал, так он преобразился, совсем какой-то другой. В новеньком костюме, в белой рубашке при галстуке, точно тракторист на свадьбе. Да что там тракторист, настоящий артист из заграничного кино!
- Нехорошо чужие вещи забывать, - сказал он. - Тебе доверили, а ты забыл.
Он ещё поучал меня. Ну ладно, ладно, сейчас я тебе скажу, кто я, тогда ты не так заговоришь. Тогда я смогу тебе сделать несколько замечаний о твоей наблюдательности. Например, о том, что у тебя и у меня одинаковые брови и носы, а ты этого не замечаешь. Тебе даже в голову не приходит, что я твой сын.
А может быть, ты на самом деле забыл, что у тебя есть жена и сын? Может быть, ты не обрадуешься, когда узнаешь, кто я? Ты ведь собрался в гости, что ли, а я тебе помешал? Придётся возиться со мной и разыгрывать радость.
Почему-то я никогда раньше об этом не думал. А вдруг действительно ему не до меня?
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Мишка, - соврал я.
Нет, прежде чем ему всё выкладывать, надо разобраться в нём.
- Тёзка, значит, - сказал он.
Пожалуйста, пусть будет так. Я успокоился и врал очень ловко. Совсем не волновался.
- А откуда ты приехал?
- С Алтая.
- С Алтая? - У него в голосе появилась какая-то заинтересованность. Значит, мы с тобой не только тезки, но и земляки. Где же ты там живёшь?
- Под Барнаулом, в совхозе, - снова соврал я.
- Я тоже жил в совхозе, только далековато от Барнаула, - сказал он. Но всё равно, мы с тобой вроде как земляки. Восемь лет не был в тех краях...
Я всё ждал, что он вспомнит меня и мать. А он не вспоминал, точно мы у него совсем выскочили из головы.
- Может быть, слыхал про совхоз "Новый"? - спросил он.
- Про "Новый"? Слыхал. Недавно в газете писали о вашем директоре совхоза.
- Про Шерстнёва? Значит, работает. - Он засмеялся. - "Руки буду целовать, когда увижу..." "Международный скандал..." Это любимые изречения Шерстнёва. Забавный мужик! Мой лучший друг. Предлагал остаться его заместителем. А я отказался, в Москву потянуло. Надо было в институт податься.
"Шерстнёв его лучший друг? - подумал я. - Здорово придумал. Может, он ещё скажет, что тот собирался ему руки целовать за то, что отморозил из-за него пальцы на ноге?"
- Ну, я пошёл, - сказал я. - И вам тоже, вероятно, пора...
- Подожди, подожди, не каждый день земляка встречаешь, - сказал он и почти силой усадил меня на стул. - А я не тороплюсь, я всё равно жду телефонного звонка... Я самый "старый" целинник. По первой целине трактор водил, вместе с Шерстнёвым первую палатку ставил. Ух и поработали мы тогда, а зимой помёрзли. Палатки насквозь продувались ветрами. Многие тогда спасовали, а я нет. А ведь я жил не один: сынишка у меня тогда был совсем маленький...
Он так и сказал: "Сынишка у меня тогда был совсем маленький..." Он так и сказал, а я-то думал, что он напрочь забыл обо мне.
- А где же ваш сын теперь? - спросил я.
- С матерью уехал погостить к родственникам, - сказал он. - Да, на целине меня каждый знает. - Лицо у него оживилось, щёки покраснели, весь он подобрался и стал торопливо и радостно шагать, размахивать руками, как какой-нибудь капитан дальнего плавания на капитанском мостике. - Ты спроси у нас в совхозе: кто помнит Щеглова? И каждый тебе о нём расскажет. Да что там в совхозе! Во всём районе меня знали и уважали. Вот был такой случай. Зимой несколько парней, трактористов, спасовали. Надоело им, и они решили уйти. А как уйдёшь? Только на тракторе, степь вся ведь под снегом. Они выбрали время, когда не было Шерстнёва, и стали собираться. Я узнал об этом, сынишку на руки - и за ними. Догнал, говорю: не вернётесь, мальчишку заморозим, и вам тогда плохо придётся. Вернул их... Уж кто-кто, а я заслужил, чтобы меня помнили!
Я-то прекрасно знал эту историю, он мог её не рассказывать. Я от Шерстнёва её знал. Только за трактористами в погоню со мной на руках бросился совсем не он, а мать.
Стало скучно-скучно, и было непонятно, зачем я здесь рассиживаюсь, когда на вокзале меня ждут не дождутся Наташа и Гелий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23