— услышал он ответ.
Но Настя словно выросла из-под земли.
— Батюнюшка, батюнюшка! — Она кинулась к отцу и стала гладить его руку. — Жив!
Вадимка подошёл к Насте, но та на него и не глянула.
Парнишка почувствовал, что кто-то крепко его обнял — это была мать. Она то и дело повторяла: «Домой, домой… ради Христа, домой…»
И они пошли вместе с Алёшиным. Во дворе председателя бойцы окружили кучку пленных. Всматривались в их лица.
— А где же Роман Попов? — спрашивал басовитым голосом высокий человек в военной форме — командир отряда.
— О Романе вы ишшо услышите, — злобно выкрикнул кто-то из бандитов.
На траве рядом со спасённым домашним скарбом сидели еле живые домочадцы председателя и, всхлипывая, смотрели на пожар. Сам Алексей Спиридонович, окружённый суходольцами, стоял тут же и глядел на огонь. Вадимка понял, что спасти курень уже нельзя. Стала рушиться крыша, зазвенела посыпавшаяся черепица.
— Не горюй, Алексей Спиридонович, мы тебе всем хутором на загляденье курень отгрохаем! Будет лучше этого!
— Кудин у нас на хуторе один! Уж как-нибудь постараемся!
— Да бог с ним, с куренем… Было б кому в нём жить, а курень — дело наживное… Хорошо, что подоспели… Ишшо бы чуть-чуть… А бой на этот раз мне всё равно пришлось принимать… — как всегда, не спеша, врастяжку рассуждал Алексей Спиридонович. Вслед за этим он громко сказал стоявшим с ним суходольцам: — Казаки! А чего же вы бросили полковника Мальцева? Это же ваш командир полка, казаки!.. Чего ж никто из вас к нему не подойдёт? Похоронить ведь надо!
— Был командир, а стал лютый враг, в банду пошёл. Ну его… — раздались голоса.
Всё-таки несколько хуторян, хотя и неохотно, подняли полковника, понесли его к амбару.
Вадимка с Алёшиными и матерью вышел на улицу. Следом за ними понесли домой мёртвого Якова. Вадимка пошёл рядом с Настей, но та ни за что не хотела идти с ним, она спряталась за отца.
— Не я бы его, так он бы меня… Ничего он не делал наполовину… Одному из нас всё равно не осталось места на нашей земле, — вздохнул Василь и тряхнул головой, силясь не заплакать опять.
Его спутники молчали. Вадимка чувствовал, как вздрагивают руки матери, державшей его за плечи.
До самого двора их сопровождал надрывный плач и крики Чугреевых. Словно и теперь Яков Чугреев шёл рядом с Василием Алёшиным.
Глава 11
«ДРУГОЙ ДОРОГИ В БУДУЩЕЕ ЖИЗНЬ НЕ ОБЕЩАЕТ!»
Когда Вадимка с матерью пришли домой, уже рассвело. Провинившийся ждал, что мать вот-вот начнёт его ругать — он бегал туда, где стреляли, а это для неё было самое страшное. Но мать молчала. Она была очень бледна, сразу же рухнула на постель. Лежала с закрытыми глазами.
— Мамка, может тебе водички дать?
— Господи, до каких же пор! — почти крикнула она и заметалась на кровати.
— Может, ты есть хочешь?
— Ничего мне, сынок, не надо, — сдерживаясь, сказала она. — Ты бы тоже прилёг да отдохнул.
Вадимке было очень жалко мамку. Он решил никуда нынче не бегать, провести день дома. Ночью из-за него она небось хлебнула горя! Вадимка боялся себе признаться, что ему очень хотелось сейчас помчаться к двору председателя, посмотреть, как уходит отряд. Теперь там уже не стреляют. Теперь там совсем не страшно!
Спать ему не хотелось — разве можно спать, когда на хуторе творится такое. Он стоял у раскрытого окна и глядел на двор Алёшиных. Там из куреня вышел дядя Василь. На плече висела винтовка. Только пришёл домой — и снова уходит! Наверно, ему нужно в отряд, на двор председателя. Анна Ивановна и Настя вышли его провожать.
— Вот бы и мне с ним! — вздохнул Вадимка.
И не утерпел — замахал рукой, приглашая Алёшина зайти к ним в курень. Он решил позвать дядю Василия себе на помощь. Хорошо, что мамка не видит.
— Василь, скажи этому обормоту, чтоб он хоть нынче-то сидел дома, — попросила мать, когда вошёл сосед.
Вошедший и Вадимка переглянулись. Взгляд Вадимки был умоляющим.
— А нынче там, Андревна, стрелять уже не будут. И я буду с ним… Мне нужно отряд провожать… Да-а… А вот домой мне нынче хоть не являйся… Ты же сама слышишь?!
В курене Чугреевых то умолкал, то снова слышался плач. Вадимка прислушался, можно было разобрать, как женский голос голосил:
— Да, голубчик ты наш роди-и-имый. Десять лет скитался на чужби-и-ине. Теперь возвернулся, чтобы умереть на пороге родного куреня. Боже ты наш милосердный…
— С ним мне будет легче, Андревна… пойми ты… А в обиду я его не дам… Пошли, герой!
Марья Андреевна промолчала. По её щекам текли слезы.
Алёшин подошёл к ней, положил ладонь на её лоб.
— Не надо, голубушка… Меня тоже пожалеть надо.
— Идите с богом, — сказала она шёпотом.
— Да я, мамка, скоро. Я сейчас! — погладил её Вадимка по щеке.
Вышли на улицу.
У калитки Алёшиных стояли Анна Ивановна и Настя. Все четверо молчали. Но между ними произошёл безмолвный разговор, понятный только им. Анна Ивановна посмотрела на мужа долгим горестным взглядом, в котором муж прочёл:
«Ради бога, скорей приходи домой… Храни тебя господь, Василь!»
В устремлённых на неё глазах мужа она увидела:
«Что ж теперь поделаешь… Уж так получилось… Не я в этом виноват… Хватит плакать, будь молодцом!»
Между Настей и Вадимкой шёл свой разговор взглядами.
«Как тебе не стыдно! Обещал никуда не бегать, а сам?..» — было ясно написано на личике Насти, хотя девчонка смотрела совсем в другую сторону.
«Ну и что?.. Подумаешь, беда!»
Вадимка посмотрел на Настю. Никогда он не испытывал к этой девчонке такой нежности, как теперь. Впервые не хотелось называть её Настей. На язык просилось другое слово — Солнышко! Ему все больше нравилась эта упрямая насмешница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41