- Ну ладно. Ты его предупредила, почему же ты злишься?
Склонив голову, она неотрывно смотрела на меня, что-то протестующе ворча.
- Ты хочешь знать? Ты ждешь, что я тебе скажу? У меня действительно создалось впечатление, что ты желаешь, чтобы я с ним переспала.
- Нет, послушай, Джоан...
- Ты этого хотел! И я только что с трудом в это поверила. Не могла поверить, но теперь верю. Это на меня наводит просто ужас. Но я всегда отказывалась даже думать об этом.
- Джоан!...
- Ведь это так, не правда ли? Ты хочешь, чтобы Винс переспал со мной? Это тебе доставит удовольствие? И разрешится столько проблем!
Я влепил ей пощечину. Впервые после женитьбы я перешагнул черту. Хуже - или лучше всего - то, что я не ударил её по щеке с яростью, а соразмерил силу. Если бы я не контролировал себя, то снес бы ей голову. Но самое страшное, что я не подчинился своему гневу, что было бы извинительно. Я просто наказал её, как маленькую капризную девочку.
Я причинил ей боль, она прижала руку к пылающей щеке.
- Это все? - спросила она. - Или продолжишь?
- Джоан... Я не ... Я не хотел этого! Не знаю, что на меня нашло.
Дурная привычка - походить на других, обижать близких, плодить врагов. Как сейчас им стала моя женушка, беззащитная и хрупкая, и это несмотря на её необычайно крупные груди, притягивающие мужчин, всяких мускулистых самцов, вечно её вожделеющих. Вне всякого сомнения эти груди и притянули Винсента Кенну, стали его наваждением. Если бы он знал малышку миссис Хаббен до беременности, то не удостоил бы её и взглядом. В тот период её прежде мальчишеский торс раздался. Яйца на блюде превратились в лимоны, апельсины, а потом и дыни. Без специальных кремов, гимнастики - локти вверх, подобно пытающейся взлететь курице. Настоящие дыни! А после рождения Никки она вернулась к своим прежним размерам и облику, а дыни остались.
Она плакала от счастья до тех пор, пока не появился Винс Кенна, этот удачливый писака с шустрыми ручонками, большой любитель дынь.
Теперь я её понимаю, разделяю её чувства, понимаю её боль и беспомощный гнев. Я чувствовал себя виноватым до того момента, когда она мне бросила:
- Если ты собираешься набить мне морду, может быть я вначале схожу за Ником? Он будет очень доволен, увидев, какой у него здоровяк - папаша.
Таким образом, прощать меня она и не собиралась. Она заносила каждый мой промах в свой реестр и всегда могла выставить мне полный счет.
Я полагал, что эта сцена произошла в нашей спальне. Внезапно я отдал отчет, что я ошибся. Мы находимся в гостиной, она открывает ящик бюро и достает оттуда большую бухгалтерскую книгу.
Джоан поискала ручку, нашла подходящую.
- Это нужно вписать красными чернилами, - сообщила она. - Особым шрифтом. И на латыни.
Что самое ужасное, так это то, что у Ирвина Гольда в этой истории внезапно появилась роль.
Это действительно ужасно.
Ибо столкновение у нас с Джоан из-за Винса Кенны произошло три года назад. Тогда она даже и не предполагала о существовании Ирвина Гольда. Он вошел в нашу жизнь лишь год спустя, когда был избран семьей Джоан для бракоразводного процесса.
Ирвин Гольд, рыжий днем, за составлением деловых контрактов, и золотисто-медный по вечерам, когда он председательствует на собраниях Союза за гражданское равноправие. Хитроватый длинноволосый лис, симпатичный и мерзопакостный. Симпатию источала каждая пора его тела. К Джоан, к Нике и даже ко мне. Как хорошую смазку, настолько хорошую, что спустя шесть месяцев после развода Джоан бросилась в его объятия и вышла за него замуж, даже не поняв величия своего широкого жеста. Вот что мне было всего больнее. А он симпатизировал, сострадал и сочувствовал до такой степени (до, во-время и после бракоразводного процесса), что Джоан кончила тем, что ощутила присутствие рядом с собой мужчины, разделяющего с ней причиненные мной заботы. С опозданием и неохотно она делилась с ним за столом, в театре, дома и в постели. Они не думали обо мне лишь во время совокупления.
Этот бравый Гольд! Не человек - золото! Позволить проводить мне все выходные с Ником, в то время как Джоан протестовала.
- "Подумай, дорогая, этот проходимец вправе все же видеть своего сына. Позволь порадовать его".
Я спросил у Ника, трясясь от страха:
- Как ты его называешь? Дядя Ирвин?
- Ты представляешь, он просил меня называть его просто Ирвин. Я так и сделал.
- И ты с ним на дружеской ноге?
- В общем, да. Он постарался, и я ответил тем же. Он хотел приятельских отношений, я согласился, мы стали приятелями. Это так просто.
- Ты хочешь сказать, что он слишком напорист?
- Это естественно в игре. В играх, представляешь? Например, играешь в монополию с бабушкой и дедушкой, а Ирвин смеется, просто шутит и все, но я знаю, что он готов на все ради выигрыша. То же самое и в теннисе.
- Ты играешь с ним в теннис?
- А как же.
- Он хорошо играет?
- Он считает, что да, не пропускает ни одной подачи, а вот бьет отвратительно. Ты запросто можешь его победить.
- Я полагаю, и ты тоже.
Ник пожал плечами.
- Вполне возможно. Но я не хочу.
- Ты позволяешь ему выигрывать?
Обратите внимание, ведь это слова пятнадцатилетнего мальчишки.
И вот что странно, Ирвин Гольд теперь на коне, в то время как Джоан расплатилась за историю с Винсом Кенной, происшедшую задолго до встречи с этим чертовым адвокатом. Кожей и щекой, потому что я не знаю как мы все оказались в ванной комнате с компании с этим ужасающим трупом, стоящим на коленях перед корзиной для белья. И к тому же ещё чертов доктор Эрнст, последователь Фрейда, и Офелия - горничная. Все мы сгрудились на очень узком пространстве, ибо квартира на Шеридан Сквер старого образца, когда ванные комнаты делали под худых, осторожных, никуда не спешащих людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37