Но все же, и Джордж первым признавал это, несмотря на чрезвычайные трудности, с которыми ей приходилось бороться, Луиза как жена и хозяйка была настоящей находкой. Деньги, которые он зарабатывал все эти годы, едва ли могли обеспечить роскошную жизнь, но, откладывая каждый цент, Луизе удалось накопить на их счету в банке пятнадцать тысяч долларов. Факт этот был известен только им двоим, поскольку Луиза придавала особое значение разговорам об их сравнительной бедности. Джорджу всегда было неловко, когда он слышал, как она это подчеркивает, но Луиза настаивала на своем: по ее мнению, одним из лучших способов сберечь деньги было ни в коем случае не допустить, чтобы кто-то узнал, что они у тебя имеются. А поскольку грош сохраненный есть грош заработанный, то получалось, что она по-своему вносит в их бюджет столько же, сколько и он. Осознание подобного положения если и не устраняло испытываемой Джорджем неловкости, то по крайней мере заметно скрадывало ее благодаря его возросшему уважению к мудрости жены и ее выдающимся способностям.
А если еще добавить, что дом их всегда был чист и опрятен, одежда приведена в идеальное состояние и за его здоровьем следят, как за святыней, то легко можно понять, почему Джордж предпочитал подсчитывать дары судьбы, которая связала его с Луизой, а не превращать в объект для разногласий в семье нечто столь тривиальное, как игра в шахматы с женой. А шахматы, как Джордж признался бы, если бы вы очень сильно настаивали, — да, шахматы теперь стали для него объектом священнодействия, ибо, с того момента как он получил их в подарок, он превратился в настоящего фанатика этой игры. Но ведь, как всякая игра, размышлял временами Джордж, сидя вечером над доской причем звуки, доносящиеся из приемника, нещадно били по ушам, в то время как спицы в руках его жены радостно поблескивали, — шахматы здорово выигрывают, если у тебя имеется партнер-соперник. Размышления его были совершенно серьезны — в характере Джорджа не было места для иронии.
Правда, мистер Ульрих, когда дарил ему шахматы, сказал, что в любое время готов прийти и помочь с обучением. Но что поделаешь, Луиза ясно дала понять, что этот джентльмен не будет желанным гостем в ее доме!
Да она частенько высказывалась и по поводу других людей, которые, по ее мнению, оставляют домашний очаг, чтобы шляться без толку по гостям, так что Джордж просто даже не счел сей предмет достойным обсуждения.
Вместо этого он обратился к небольшому пособию с соответствующим названием: “Приглашение к шахматам”. “Приглашение” убедило его допытать свои силы на других, более сложных книгах, :а уж те открыли ему волшебный мир шахмат, поражающий воображение своим величием и сложностью. Он упивался шахматами, питался ими, не оставлял их и во сне. Он проштудировал все партии известных шахматистов и гроссмейстеров мирового класса и в л конце концов мог назвать каждый ход их больших и малых побед. Он постиг искусство дебюта, миттельшпиля и эндшпиля. Он узнал, что нужно остерегаться безрассудных набегов в стан противника ради сохранения позиционной игры, когда тщательно продуманная стратегия партии превращает одну из сражающихся сторон в беспощадную силу, которая неминуемо сломит и уничтожит врага, сидящего напротив. Чуждые прежде имена появились на небосводе его воображения:
Алехин, Капабланка, Ласкер, Нимцович, и он неотступно следовал за ними, опьяненный радостью открытия, сквозь лабиринты из черного дерева и слоновой кости, пронизывающие необозримые пространства вселенной.
Но ему не хватало одного: противника, настоящего, живого противника, состоящего из плоти и крови, сидящего по другую сторону доски, с которым можно сразиться и проверить свои силы. Одно дело, думал приунывший Джордж, — обдумывать ход, когда рядом лежит книжка, и совсем другое — когда хочешь сделать тот же самый ход, но напротив сидит человек, который только и ждет, чтобы обратить твой ход себе на пользу и разгромить тебя. Джорджа сжигало страстное желание: сделав ход, увидеть, как через стол тянется с ответным ходом рука противника.
Эта странная навязчивая идея овладела им до такой степени, что временами, когда тень, отбрасываемая Луизой, внезапно пробегала вдоль стены или трещало, прогорая, полено в камине, Джордж вдруг поднимал глаза, почти ожидая увидеть напротив, в пустом кресле, сидящего человека.
Некоторое время спустя Джордж стал уже ясно представлять себе его.
Спокойный, склонный к созерцанию человек, во многом похожий на него самого, с сединой в волосах. Он носил такие же очки без оправы, и они так же соскальзывали вниз, когда он склонялся над доской, как и у самого Джорджа. Этот человек играл лишь на капельку лучше его: не настолько, чтобы у него совсем невозможно было выиграть, но как раз так, чтобы заставить Джорджа напрячь все свои силы и вырвать неожиданную победу.
А еще Джордж втайне надеялся, что человек этот захочет все время играть белыми. Ярому приверженцу шахматных ритуалов это могло бы показаться неправомерным, но для Джорджа это был момент огромной значимости. Белые делают первый ход, они строят план нападения, идут в атаку и наступают, наступают до тех пор, пока вдруг не произойдет перелом в сражении и события не примут иной оборот. А сам Джордж был беспредельно предан черным, он предпочитал отражать удары и выпады белых, сооружая одновременно прочную преграду на пути наступательных ходов противника. Вот так надо учиться играть, говорил Джордж сам себе: если научишься быть неуязвимым в обороне, то в наступлении для тебя уже нет ничего невозможного.
1 2 3 4 5 6 7