— Вот моя месть вылепить все так, чтобы весь мир узнал, что за скотина этот человек. И такой мести было мне достаточно, потому что я художник, понимаете, художник, а не мясник! А теперь можете попытаться сами склеить мою статую, потому что мне здесь больше нечего делать. — Он посмотрел на Сайруса. — Я уеду сразу же, как только сложу свои инструменты, синьор.
— Но ведь мы завтра вернемся, — умоляющим тоном сказал Сайрус. Теперь у вас не может быть никаких возражений, верно? — обратился он к Уччи.
— Возражений? — Казалось, комиссар все еще не знал, что подумать. Нет, синьор, все помещения полностью обследованы, так что вы имеете полное право пользоваться ими. Но это невозможно. Я не могу понять...
— Слышите? — сказал Сайрус. — Я прошу вас, Варезе, поработать всего один день. Только один день.
— Нет, синьор. Я выполнил заказ, который взял. Мне здесь больше нечего делать.
Мел пошел к выходу, и Сайрус поплелся за ним.
— Черт возьми! — сказал он. — Не хочется мне делать эту сцену без одной статуи.
— Можете пропустить ее при съемке. Слава Богу, что все так обернулось, и наплевать на статую. На минуту этот комиссар убедил меня...
— Тебя? Он убедил всех нас. Когда Бетти выходила отсюда, казалось, что она вот-вот упадет. Если хочешь послушать моего совета, Мел, закажи завтра билет на первый же рейс домой и увези ее как можно скорее. Картина почти готова, и тебе надо думать о Бетти, а не об Алексе.
Карабинер, который стоял у двери, показал за угол, и там они увидели Бетти, которая ожидала их. Ее веки покраснели и распухли, а на щеках блестели слезы.
— Что случилось? — спросила она, словно боясь услышать что-то ужасное. — Они...
— Нет, — ответил Мел. — Они ничего не нашли. Паоло здесь ни при чем. — Но она продолжала стоять, беспомощно склонив голову, и действительно казалось, что она вот-вот упадет. Мел крепко обнял ее.
— Все в порядке, детка, — сказал он. — Все в порядке. Завтра мы возвращаемся домой.
* * *
Сай Голдсмит умер в первый день зимы, через четыре недели после того, как фильм вышел в прокат. Как сказала Бетти, он хоть перед смертью, но услышал хвалебные отклики критиков. На Оскара, конечно, не тянет, но фильм правдоподобный, драматичный, прекрасная режиссерская работа... Неплохая эпитафия для человека на смертном одре.
Тайна исчезновения Файла не повредила коммерческому успеху фильма.
Когда эта история стала достоянием гласности, пресса просто блаженствовала, и даже, когда интерес читателей стал слабеть, его легко подогревали опять. Примерно раз в неделю сообщалось, что Файла видели в некоем забытом уголке, полностью потерявшего память, ставшего наркоманом или жертвой Красного Заговора. Бульварные газеты изо всех сил раздували тлеющие угольки сенсации.
Картина вышла в прокат, умер Сайрус, и снова заполыхало пламя.
Мел и Бетти были в Сан-Франциско, собираясь провести Рождество с ее родителями, когда прочитали в газете о смерти Сайруса Голдсмита, скончавшегося после продолжительной болезни в больнице “Ливанский кедр”, и о том, что он будет похоронен на кладбище “Райский уголок”.
Мел с неприязнью подумал о репортерах, которые будут кишеть на похоронах, и это заставило его отказаться от присутствия на них — он ограничился присылкой оригинального венка.
Упоминание о кладбище “Райский уголок” напомнило ему о том, как он стоял с Сайрусом на портике игрушечного дворца и смотрел вниз на Аппиеву дорогу, а Сайрус говорил, как утешал его выбор склепа и все такое прочее. Сайрус Голдсмит истово веровал, что гранитный склеп с начертанным на стене его именем гарантирует лучшую загробную жизнь, чем просто яма в земле на глубине шести футов.
При мысли об этом Мел покачал головой. У Сайруса не было семьи, которая оплакивала бы его, единственным близким человеком в мире был Мак-Аарон. Наверное, он и руководил всеми приготовлениями к похоронам.
Жаль, что Мак не из тех, кто мог бы устроить со вкусом и с фантазией.
Он, наверное, проследил, чтобы Сайрус, словно фараон, погребенный с полным набором всего необходимого для счастливой загробной жизни, был снабжен тем, что, по его мнению, необходимо для приятного времяпрепровождения в вечности, — запасом виски, копией “Императора страсти” и даже красиво обрамленной фотографией гримасничающего Александра Файла на стене склепа — напоминание о победе Голдсмита.
Через несколько дней после Рождества Мел и Бетти выскользнули из дома ее родителей, чтобы впервые посмотреть этот фильм. Мел давно перестал ходить в кинотеатры, где шли его картины: видеть, что зрители не в состоянии оценить его трудов, — хуже, чем сидеть в зубоврачебном кресле, когда тебе сверлят здоровый зуб. Но на этот раз Бетти настояла на своем.
— Мы ведь не пошли на похороны, — убеждала она с чисто женской логикой. — Это самое меньшее, что мы можем сделать для Сайруса.
— Дорогая, при всем уважении к Сайрусу, там, где он сейчас, ему это все равно.
— Тогда я пойду одна. Не будь упрямцем. Мел! Ты же знаешь: это особенный фильм.
Все и впрямь было так. Он это понял сразу. Особенный и даже шокирующий, чего никто больше в зале не понял. Бетти приятно удивилась, когда он предложил посмотреть картину еще раз. Пока она сидела в ложе, Мел побежал в вестибюль и позвонил в Северный Голливуд Мак-Аарону.
— Мак, это Мел Гордон.
— Жаль, что ты не смог быть на похоронах, но цветы, что ты прислал...
— Это все неважно. Мак, я только что просмотрел фильм, и там есть один кадр — в общем, мне надо поговорить с тобой об этом как можно скорее.
Мак-Аарон долго не отвечал.
— Значит, ты понял, — сказал он наконец.
— Точно. Вижу, что ты тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18