Перебрал в уме девушек, которым мог бы позвонить, и понял, что звонить им не хочется. Потягивая пиво, он вскоре, хотя зарекался не делать этого, начал думать о прошлом, о Донне.

Когда Клэр Уитмор вошла в кабинет мужа, он не встал, а она не села. С этим правилом этикета они уже покончили. Как и со всем прочим. Иногда Уитмор удивлялся, как его угораздило жениться на единственной в мире женщине, совершенно неподвластной его знаменитому обаянию.
– Тебе не пора? – спросил Уитмор.
– Я не поеду, Чарлз.
– О господи, Клэр, – устало сказал он. – Мы стараемся умиротворить демонстрантов. Обычное дело. Если ты отменишь свою речь, сложится впечатление, что мы реагируем слишком сильно.
Клэр была рослой женщиной с грубоватыми чертами лица, которые в одних случаях именуют аристократичными, в других – лошадиными. Светские хроникеры называли ее «статная» или «величественная». Муж считал ее стервозной, неуступчивой и очень редко признавался себе, что в ее стервозности повинен главным образом он сам.
– Чарлз, я просто не могу уехать, когда у дверей тысячная толпа. Могут подумать, будто я спасаюсь бегством.
Уитмор внезапно подумал, что больше никто в мире не называет его Чарлзом. Донна звала его Чак, все остальные – мистер президент, по крайней мере в лицо. Он решил сделать последнюю попытку.
– Клэр, – мягко начал он, – я прошу тебя, пожалуйста, поезжай, выступи. Это принесет пользу. Ослабит впечатление от демонстрации. В речь можно вставить, что ты очень беспокоишься о тех, кто не имеет работы. Выступление представит тебя в выгодном свете.
Она почувствовала, что поддается, что покорена им, как тридцать лет назад, когда он был президентом студенческого общества, а она самой богатой студенткой колледжа. Говорил он очень убедительно – хотя она, как и сейчас, не верила ни единому его слову. Он не нуждался в том, чтобы она выступала с речью, и никогда не собирался представлять ее филантропкой. Она чуть усмехнулась, разглядывая его гордое, умное, непроницаемое лицо. И подумала, что никогда не встречала более интересного мужчины. Он казался ей способным на все, буквально на все.
– На этот вечер у меня четкие планы, Чарлз, – сказала она. – Может, лучше поговорим о твоих планах?
– О моих? – ответил он. – Мои планы – выдержать эту демонстрацию, а потом, возможно, встретиться с экономистами. Тебя это устраивает?
Но говорил он неуверенно. Клэр не имела привычки брать на пушку. Она выжидала удобной минуты, а потом наносила точный удар.
– Чарлз, – жестко сказала она, – у меня есть сведения, что в Вашингтоне находится одна молодая особа…
– Черт побери, Клэр!
– …которая якобы покинула Вашингтон навсегда…
– Неужели ты и вправду думаешь…
– …и если ты увидишься с ней, если ты будешь говорить с ней, если ты хотя бы произнесешь ее имя в моем присутствии…
Уитмор плюхнулся в кресло и закурил сигару. Этим мужским жестом он пытался сохранить в поражении хоть немного достоинства.
– …я соберу вещи и уеду!
Уитмор откинулся на спинку кресла и уставился в потолок, затем выпустил вверх три дымовых колечка. Ему было показалось, что тишину нарушил выкрик: «Работу сейчас!», но он догадался, что это его воображение, потому что кабинет был непроницаемым для звуков. Но не для жены.
– Не грози мне, Клэр, – спокойно сказал он, снова входя в свой излюбленный образ пароходного шулера.
– Это не угроза, это факт.
– Уехать будет безумием. Тебе пришлось немало вынести, чтобы попасть сюда.
– Может, именно это и было безумием. Дело в том, что, если я уеду, моя жизнь улучшится во всех отношениях, а твоя, поскольку для тебя жизнь есть и будет политика, значительно осложнится. Подумай об этом, Чарлз, и, может, составишь на этот вечер более разумные планы.
Она улыбнулась и вышла. Уитмор сидел за столом и, прикусив сигару, обдумывал следующий ход. Клэр схватила его за горло – это было ясно им обоим. Ей ничего не стоило уничтожить его, уехав и возбудив дело о разводе, а в том, что она способна на это, он нисколько не сомневался. Однако он улыбнулся и стал смаковать этот вызов. Он думал, что можно как-то выйти из положения, добиться желаемого, как добивался всегда. Главная проблема не Клэр, думал он, она уже сказала свое слово, а Донна, ждущая возможность сказать свое. Всегда давай высказаться людям: и врагам, и друзьям. Уитмор выпустил последнее четкое колечко дыма, усмехнулся безумию всего происходящего и потянулся к телефону.
– Бен, старый мошенник, когда вернулся? Нортон обернулся и увидел Фила Росса, журналиста, несколько лет жившего в Джорджтауне по соседству.
– Только сегодня, – ответил он. – Выпьем?
– Давай, только по-быстрому, – ответил журналист и потребовал мартини с водкой. Филу Россу, нервному, худощавому человеку, было за сорок. Когда Нортон только познакомился с ним, это был веселый, бесшабашный репортер, но, получив рубрику в агентстве печати, он посерьезнел.
– Ты работаешь в юридической фирме Уита Стоуна, так ведь, Бен? – спросил Росс. – И летал в Париж по какому-то международному делу?
– Да, – сказал Нортон. – Дело оказалось не из простых. В нем участвуют пять правительств и семь нефтяных компаний, речь шла о супертанкерах и глубоководных портах. Ты даже не поверишь, Фил, насколько все осложнилось с привлечением этих чертовых арабов.
Журналист механически кивал, однако Нортон заметил, что взгляд его поскучнел. Он напомнил себе, что вернулся в Вашингтон, а здесь никому нет дела до того, что происходит в Париже или где бы то ни было, исключение представляют лишь Белый дом, Капитолий, ЦРУ, Пентагон и госдепартамент. И решил переменить тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85