Кто она? Внутренность «лады» не давала на это ответа. Здесь было до тошноты чисто, почти пусто. Она сидела в профиль к нему. Ее лицо было слегка наклонено вперед. Она сосредоточенно смотрела на дорогу. Черные губы, белые щеки, маленькие изящно заостренные ушки под коротко остриженными черными волосами. У нее был вид вампира, вызывающий тревогу. И в то же время — вампира встревоженного. Келсо все еще чувствовал во рту вкус ее помады и невольно подумал: какова она в постели? Сейчас она недосягаема, а четверть часа назад готова была выполнить любое его желание.
Она бросила взгляд вверх, в зеркальце, и увидела, что он смотрит на нее.
— Прекрати.
Но он продолжал смотреть, только теперь более откровенно. Своим взглядом он как бы говорил: «Я заплатил за эту поездку», потом почувствовал себя дешевкой и отвернулся.
Улицы за окошком стали заметно темнее. Келсо понятия не имел, где они находятся. Они проехали Парк Дружбы — это он знал, миновали электростанцию, железнодорожную ветку. Вдоль дороги, через дорогу, по другую сторону дороги пролегали толстые трубы, по которым в квартиры текла горячая вода — из стыков сочился пар. Время от времени в темноте вдруг вспыхивали огни костров, и Келсо видел людей, движущихся вокруг них. Минут через десять машина свернула налево, на широкую и ухабистую, как поле, улицу, обсаженную по обе стороны тощими березами. Машина попала в выбоину, и шасси заскрипели, царапая по камню. Рапава крутанула руль, и они попали в другую выбоину. Впереди, среди деревьев, смутно виднелись оранжевые огоньки, освещавшие подъезды и подходы к огромному многоквартирному комплексу.
Теперь она снизила скорость, так что машина еле ползла. И остановилась у поломанной деревянной автобусной остановки.
— Вот здесь он живет, — сказала она. — Корпус девять.
Дом находился метрах в ста от них, за заснеженным пустырем.
— Ты меня подождешь?
— Пятый подъезд. Пятый этаж. Квартира двенадцать.
— Но ты меня подождешь?
— Мы же договорились.
Келсо взглянул на часы. Было двадцать пять минут второго. Затем снова посмотрел на дом, пытаясь сообразить, что он скажет Рапаве, да и как тот, интересно, его встретит.
— Значит, ты здесь выросла?
Она не ответила. Выключила мотор, подняла воротник пальто, сунула руки в карманы и уставилась в стекло. Келсо вздохнул, вылез из машины и обошел ее. Пушистый снег хрустел под ногами. Его пробрала дрожь, и он направился к дому по неровной земле.
Где-то на полпути до него донесся звук включаемого мотора. И, быстро обернувшись, он увидел, как «лада» медленно отъезжает, притушив фары. Рапава не потрудилась даже подождать, когда он отойдет подальше и не услышит мотора. Сука! Он побежал к машине. Закричал — не громко и, в общем-то, не зло. Скорее от возмущения собственной глупостью. Маленькая «лада» сотрясалась, подпрыгивала, и на какой-то миг Келсо показалось, что он сейчас нагонит ее, но машина кашлянула, накренилась, фары включились, и она помчалась прочь. А он стоял и беспомощно смотрел, как она исчезает в лабиринте бетонных домов.
Он был один. Вокруг ни души.
Келсо повернулся и быстро пошел по снегу назад, к дому. Он чувствовал себя уязвимым на таком открытом месте — страх обострял его чувства. Откуда-то слева доносился собачий лай и плач ребенка, а впереди звучала музыка — слабо, еле слышно. Она явно исходила из девятого корпуса и с каждым шагом становилась все громче. Теперь Келсо уже мог различить детали: стены из шероховатого бетона, темные входы в подъезды, балконы, заставленные всяким хламом: рамы кроватей, велосипеды, старые шины, засохшие растения. В доме горели три окна — остальные тонули в темноте.
Возле пятого подъезда что-то хрустнуло у него под ногой, и он наклонился, чтобы поднять, но тут же отдернул руку. Это был шприц для подкожных инъекций.
На лестнице стоял запах мочи и блевотины, валялись грязные газеты, липкие презервативы, сухие листья. Келсо прикрыл нос рукой. В подъезде имелся лифт, и, похоже, исправный — что было чудом в Москве, — но он не желал двигаться. Келсо пошел по лестнице, и, когда добрался до третьего этажа, музыка зазвучала отчетливее. Кто-то поставил пластинку со старым советским гимном — тем самым, который исполняли до того, как его запретил Хрущев. «Партия Ленина! — гремел хор. — Партия Сталина!» Келсо буквально полетел вверх, окрыленный надеждой. Значит, девица не обманула его, ибо кто еще, кроме Папу Рапавы, мог слушать самую популярную мелодию времен Иосифа Сталина в половине второго ночи?
Поднявшись на пятый этаж, Келсо пошел на звуки гимна по грязному коридору к квартире № 12. Дом был в очень запущенном состоянии. Большинство дверей забито досками, но дверь Рапавы… О нет, только не это! Дверь в квартиру Рапавы не была забита. Она была распахнута, и весь пол за ней — по причинам, которых Келсо не мог понять, — был усеян перьями.
Пение прекратилось.
«Давай же, парень, входи! Чего ты ждешь? Что задумался? Не говори, что у тебя не хватает смелости…»
Несколько секунд Келсо стоял на пороге, прислушиваясь.
Внезапно раздалась барабанная дробь.
И снова загремел гимн.
Келсо осторожно попытался открыть дверь шире. Но она не поддавалась. Что-то мешало ее открыть.
Он протиснулся в щель. В комнате горел свет.
Боже…
«Я думал, парень, произвести на тебя впечатление! Думал, ты удивишься! Если кто и может тебя запутать, так это профессионалы, верно?»
У своих ног Келсо увидел гору перьев из вспоротой подушки. Однако перья лежали не на полу, так как пола не существовало. Все доски были выломаны и сложены в углах комнаты. На крестовинах балок валялись остатки скромного имущества Рапавы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113