Первой ее мыслью, наивной, конечно, было, что его арестовали. Ведь именно это ей обещал Суворин, разве нет?
«И мы обязательно найдем этих людей, этого человека, который сделал такое с вашим отцом, и мы засадим его за решетку».
Она схватила полотенце, подбежала к телевизору, наскоро вытирая лицо, и впилась в него глазами — да, это он, верно, от него можно ждать такого. Безжалостный, хладнокровный негодяй! Очки в проволочной оправе, тонкие, жесткие губы, пальто и шляпа советского покроя. Судя по его виду, он способен на все.
Он говорил что-то о фашистском узурпаторе в Кремле, и прошло не меньше минуты, прежде чем она поняла, что он вовсе не арестован. Напротив, с ним обращаются с большим почтением. Он прошел по перрону к поезду. Сел в вагон. Никто его не остановил. Она заметила, что на него смотрят милиционеры. Уже на ступеньках вагона он повернулся и поднял руку. Замелькали вспышки. Он сверкнул улыбкой вешателя и исчез в вагоне.
Зинаида не могла оторвать глаз от экрана.
Она порылась в карманах куртки и нашла номер телефона, который дал ей Суворин.
Набрала номер; трубку никто не поднял.
Она спокойно опустила ее, завернулась в полотенце и открыла дверь на площадку.
Там никого не было.
Она вернулась в комнату и раздвинула шторы.
Никаких следов милицейской машины. Обыкновенное субботнее утро, все больше машин движется в сторону Измайловского рынка.
Потом несколько свидетелей утверждали, что слышали ее плач, перекрывающий даже шумы оживленной улицы.
С Келсо справились просто. Его толкнули на полку, бумаги выхватили из рук, дверь тут же закрылась, и молодой человек в черной кожаной куртке сел напротив, вытянув ногу через узкий проход и положив ее на диван возле Келсо, лишая его возможности двигаться.
Он расстегнул молнию куртки ровно настолько, чтобы Келсо увидел надетую через плечо кобуру, и тут Келсо его узнал: личный охранник Мамонтова из московской квартиры. Это был крупный парень с детским лицом, опущенным левым веком и пухлой нижней губой, и в том, как он уперся в бок Келсо своим ботинком, прижав его к окну, было нечто такое, что давало понять: мучить людей — для него главное удовольствие в жизни, он нуждается в насилии, как пловец — в воде.
Келсо вспомнил изувеченное тело Папу Рапавы, и его прошиб пот.
— Вас зовут Виктор? Ответа не последовало.
— Сколько я должен здесь оставаться, Виктор?
Ответа снова не было, и после одной-двух не слишком настойчивых попыток потребовать освобождения Келсо замолчал. Он слышал топот в коридоре, и создавалось впечатление, что захвачен весь вагон.
После этого в течение двух часов ничего не происходило.
В 10. 20 поезд по расписанию остановился в Данилове, где в вагон вошли новые люди Мамонтова.
Келсо спросил, может ли он сходить в туалет.
Молчание.
Потом они проехали мимо старой фабрики на окраине Ярославля, на глухой стороне которой красовался проржавевший орден Ленина. По крыше бегали мальчишки, поднимая руки в фашистском приветствии.
Виктор посмотрел на Келсо с улыбкой, и Келсо отвернулся.
В московской квартире Зинаиды Рапава никого не было.
Климовы, жившие этажом ниже, потом уверяли, что она вышла вскоре после одиннадцати. Но старик
Амосов, возившийся с машиной напротив дома, настаивал, что это случилось позже, по его мнению, в полдень. Она прошла мимо, опустив голову и не сказав ни слова, как обычно. Была в темных очках, кожаной куртке, джинсах и сапогах. Направилась к станции метро «Семеновская».
Машиной Зинаида не воспользовалась, она так и осталась припаркованной у дома ее отца.
В следующий раз свидетели видели ее часом позже, когда она появилась у служебного входа в клуб «Робот». Уборщица Вера Янукова узнала ее и впустила, и Зинаида направилась прямо в гардероб, где взяла оставленную ранее кожаную сумку (она вернула номерок, так что ошибки быть не могло). Когда она уходила, уборщица открыла ей главный вход, но она предпочла тот же путь, каким пришла, избежав таким образом металлодетекторов, которые включаются автоматически, стоит двери распахнуться.
По словам уборщицы, она очень нервничала, но, получив сумку, пришла в хорошее расположение духа и казалась спокойной и вполне владеющей собой.
34
Неужели он заснул? Келсо и сам удивлялся, однако мало что мог припомнить из событий этого долгого дня до той минуты, пока не услышал шаги в коридоре и несильный стук в дверь. К этому времени они находились уже в северных пригородах Москвы, и блеклый октябрьский свет ложился на бесконечные железобетонные сооружения.
Виктор нехотя убрал ногу с дивана, встал и подтянул брюки. Он вынул нож, которым заклинил замок раздвижной двери, и сначала приоткрыл ее, а затем открыл полностью, встав по стойке «смирно». Вдруг в дверном проеме возник и тут же вошел в купе Владимир Мамонтов, принеся с собой странный запах камфары и карболки, который Келсо помнил еще по его московской квартире. Тот же самый кустик щетины темнел в ямке его подбородка.
Он расплылся в лживых улыбках и извинениях: он искренне сожалеет, если Келсо были причинены какие-либо неудобства. Такая жалость, что им не довелось встретиться ранее во время этой поездки, но у него были другие, более неотложные дела. Он уверен, что Келсо его правильно понимает.
На нем было пальто с расстегнутыми пуговицами. Лицо поблескивало от пота. Он положил шляпу на диванчик напротив Келсо и сел с ней рядом, схватил кожаный мешочек, достал из него документы и жестом приказал охраннику сесть возле Келсо, а другому телохранителю, оставшемуся в коридоре, велел закрыть дверь снаружи и никого не пускать.
Это был не тот Мамонтов, только что выпущенный из тюрьмы, которого Келсо видел семь лет назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113