Потянул его за руку.
— Пора, Том.
— У вас есть адрес ее родных? Или номер телефона?
— Думаю, есть, но не уверена, что мне… — Она повернулась к Вейцману, тот, поколебавшись, снова бросил взгляд на Джерихо и, через силу улыбнувшись, кивнул.
— Ручаюсь за него.
— Ладно, — все еще колеблясь, произнесла мисс Монк, — если вы считаете допустимым… — Подошла к шкафу рядом со своим столом и отперла его.
— Кокер меня убьет, — прошептал Вейцман, когда она отвернулась.
— Он ни за что не узнает. Обещаю.
— Любопытно, — скорее про себя сказала мисс Монк, — что последнее время она стала намного внимательнее. Во всяком случае, вот ее карточка.
Ближайший родственник: Эдвард Ромилли
Родство: отец
Адрес: 27 Стэнхоуп-Гарденс, Лондон, ЮЗ
Телефон: Кенсингтон 2257
Джерихо взглянул на карточку и вернул мисс Монк.
— По-моему, не стоит его беспокоить, не так ли? — заметила она. — Во всяком случае, не теперь. Не сомневаюсь, что Клэр вот-вот явится с глупыми объяснениями, что проспала…
— Уверен, — согласился Джерихо.
— … и в этом случае, — нашлась мисс Монк, — что мне сказать, кто ее искал?
— Auf Wiedersehen, Fraulein Monk. — С Вейцмана было довольно. Он уже выходил из комнаты, силой вытаскивая за собой Джерихо. Прежде чем захлопнулась дверь, Джерихо в последний раз взглянул в растерянное лицо мисс Монк, лепечущей на своем школьном немецком:
— Auf Wiedersehen, Herr Doktor, und Herr…
***
Вейцман повел Джерихо не тем путем, которым они пришли, а через заднюю дверь. Теперь, холодным днем, Джерихо увидел, почему он с таким трудом выбрался отсюда ночью. Они оказались на краю стройплощадки. Газон, изрытый канавами в четыре фута глубиной. Груды песка и гравия, покрытые инеем. Только чудом он тогда не сломал себе шею.
Вытряхнув сигарету из мятой пачки «Пассинг Клаудс», Вейцман закурил. Прислонился к стене барака, выдыхая пар с дымом.
— Полагаю, мне бесполезно спрашивать, что же все-таки происходит?
— Тебе не нужно знать, Вальтер. Поверь мне.
— Сердечные неприятности?
— Что-то вроде того.
Вейцман, продолжая курить, пробормотал несколько слов по-еврейски, похоже, выругался.
Шагах в тридцати группа рабочих, заканчивая перерыв, сгрудилась у жаровни. Расходились неохотно, волоча за собой по твердой земле кирки и лопаты. Джерихо вдруг вспомнилось, как он, держась за руку матери, бредет по приморской набережной и гремит по бетону детской лопаточкой. Где-то за деревьями запустили движок, вспугнув с ветвей загалдевших грачей.
— Вальтер, что такое Зал немецкой книги?
— Мне, пожалуй, пора, — сказал тот вместо ответа. Послюнив пальцы, отщипнул горящий кончик сигареты и сунул окурок в нагрудный карман. Табак — слишком дорогое удовольствие, чтобы им разбрасываться.
— Будь добр, Вальтер…
— А, ладно! — Вейцман, словно отстраняя Джерихо, вдруг сердито взмахнул рукой и нетвердым шагом, но удивительно быстро для своего возраста, направился вдоль стены барака в сторону тропинки. Джерихо еле поспевал за ним. — Знаешь, ты слишком много просишь…
— Знаю.
— Боже мой, пойми, что Кокер уже подозревает во мне нацистского шпиона. Можешь поверить? Я, конечно, еврей, но для него-то все немцы одинаковы. Хотя, по правде говоря, и мы так считаем. Надо полагать, мне это должно льстить.
— Я не думаю… это просто… никто больше…
Из-за угла вышли двое караульных с винтовками и не спеша двинулись навстречу. Вейцман, смолкнув, резко повернул направо в сторону теннисного корта. Джерихо последовал за ним. Вейцман открыл калитку, и они ступили на асфальтовое покрытие. Корт построили — говорят, по личной подсказке Черчилля — два года назад. С осени на нем не играли. Белую разметку под инеем почти не видно. У сетчатой ограды намело кучи листьев. Вейцман захлопнул калитку и зашагал на середину корта.
— С тех времен, когда мы начинали, все изменилось, Том. Девять десятых обитателей барака мне теперь даже не знакомы. — Он задумчиво отшвыривал ногой листья, и Джерихо впервые заметил, какие маленькие у него ноги — ножки танцовщика. — Я же здесь состарился. Помню дни, когда мы считали себя гениями, если прочитывали полсотни депеш в неделю. А знаешь, сколько теперь?
Джерихо покачал головой.
— Три тысячи в день.
— Вот это да! — Сто двадцать пять в час, подсчитал Джерихо, по одной каждые полминуты…
— У нее, выходит, неприятности, у твоей девушки? — Думаю, да. Точно, неприятности.
— Мне жаль это слышать. Она мне нравится. Смеется, когда я шучу. Женщины, понимающие мои шутки, достойны любви. Особенно молодые. И хорошенькие.
— Вальтер…
Вейцман повернулся к третьему бараку. Он выбрал хорошую позицию, как человек, который в свое время, чтобы выжить, был вынужден научиться находить укромные места. Никто не мог к ним приблизиться, минуя теннисный корт. Не мог подойти незаметно. А если кто-то и следил на расстоянии — что тут особенного, если двое старых коллег решили поболтать наедине.
— Организовано, как на заводском потоке. — Он ухватился за проволочную сетку. Руки побелели от холода. Пальцы, словно клешни, вцепились в сталь. — Расшифрованные депеши поступают по конвейеру из шестого барака. Сначала идут к дежурным на перевод — ты знаешь, это мой пост. Две группы дежурных в смену, одна для срочных материалов, другая для задержавшихся при расшифровке. Переведенные депеши люфтваффе передаются в три-А, армейские депеши — в три-М. Это сокращенные обозначения отделений. Боже мой, до чего же холодно. Ты замерз? Я весь дрожу. — Вейцман достал грязный носовой платок и высморкался. — Дежурные офицеры определяют важность и обозначают значками «Z». Один «Z» — это что-нибудь незначительное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106