Мы втроем поужинали в ресторане, и на прощание я сказал Смоллету: «Встретимся в баре без четверти одиннадцать».— Какой странный, — заметил Ласло, когда Смоллет ушел. — И он всегда так много пьет?— Всегда. Но он надежный, я знаю его давно.Ласло взглянул на часы:— Уже почти девять. Может, пойдем? * * * Вечер был в разгаре. Было много народу, сильно пахло духами и гаванскими сигарами. Мы едва нашли место за столом в углу, драпированном тканью, похожей на паутину.И что я здесь потерял, думал я. Хотя, конечно, хороший контракт не помешает, особенно если не выгорит дело с дневниками. Я думал о Татане, о Борисе, о том, что они были сейчас вместе. Вдруг подошел Фланаган с женой.— Вам здесь хорошо? — спросил он. Какая-то актриса втиснулась между нами и воскликнула:— Это грандиозный вечер, Шон!Все улыбнулись, за исключением миссис Фланаган. Это была маленькая женщина с высокой грудью, туго обтянутой зеленым шелком. Волосы ее были тщательно причесаны, глаза обрамляли густые, сильно накрашенные ресницы. Она напоминала мне хорошенький пончик, украшенный краской и драгоценными камнями. Я представил ей Ласло, он наклонился, поцеловал ей руку, она улыбнулась.Шон похвастался подарком жены — громадным брильянтом на массивной золотой цепочке.— Вы здесь фильм снимаете? — вежливо поинтересовался Ласло. — На вечере много наших кинематографистов, я многих знаю.— Да, конечно, — сказал Шон. — Не хочу сказать ничего плохого, но приходится иметь дело с венграми. Хотя фильм предназначен для показа за пределами этой страны. Мы снимаем оргии в старых замках — историческое порно. Хотя я знаю, что вы, коммунисты, — известные пуритане, и назовете это порнографией, уж точно.— Я не коммунист теперь, — сказал Ласло.— Ну конечно, конечно. Никто в Венгрии уже больше не коммунист. Ну прямо, как немцы? — он засмеялся, отпил из бокала с шампанским. — За тебя, Ласло! — сказал он, поднимая бокал, но венгр даже не пошевелился.Тут я не выдержал:— Ради бога, не забывай, что ты не в Баварии! Ты здесь в гостях и мог бы быть повежливей!Фланаган пришел в ярость.— Вон отсюда, — сказал он, и за его плечом, немедленно вырос телохранитель. — Видеть не хочу этих червей!Ласло спокойно пил шампанское, будто ничего не случилось. Я встал. Телохранитель оттолкнул меня, устремился к Ласло и вцепился ему в плечо.Через секунду мы уже были в фойе.— Как вы? — спросил я Ласло.— Все в порядке?— Это мелочь, не такое бывало, — сказал он.Мы поспешили в бар, было без четверти одиннадцать. Смоллет уже ждал, попивая вино.— Пошли к тебе, Фрэнк, — сказал я. — Ты получишь скандальный сюжет!Смоллет вмиг протрезвел.— Английский писатель и венгерский поэт изгнаны с вечера Фланагана. Как тебе это? — спросил я.Через десять минут он передал необходимую информацию в Лондон. * * * На следующее утро я завтракал со Смоллетом. Он выглядел весьма довольным вчерашними событиями.— Фрэнк, хочу тебе сказать кое-что интересное, — начал я.Он оживился, огляделся:— Как ты думаешь, здесь есть подслушивающие устройства?— Вряд ли. Слушай, Фрэнк, если ты обещаешь два месяца молчать как рыба, я преподнесу тебе шикарную историю.Он кивнул:— Я знаю правила, не беспокойся.— Если ты проговоришься, то подведешь не только меня, но и многих других, и к тому же погубишь замечательную историю.— Слушай, не надо читать мне лекции. Давай факты.Я начал медленно:— Ласло Ласлов (между прочим, это его не настоящее имя) прошлой осенью ездил в Россию, и ему в руки попала рукопись.— Принадлежащая перу будущего нобелевского лауреата?Я отрицательно покачал головой.— Автор этой рукописи не мог стать лауреатом, даже если был бы жив сейчас. Да это и не литература в точном смысле этого слова. Это дневник — личные воспоминания одного из советских руководителей высшего ранга.Смоллет перестал жевать:— Как его имя?— Неважно. Узнаешь потом, через два месяца, если мы вообще договоримся.— В последнее время столько мемуарной литературы пришло из России. Пеньковский — Светлана — Хрущев. Но не все мемуары подлинные, — сказал Смоллет.— Об этом пусть ломают голову издатели.— А ты читал этот дневник?— Еще нет. Сегодня Ласло даст его мне.— И ты провезешь его в Австрию, да? А если тебя поймают?— Постараюсь, чтобы не поймали.— А почему ждать два месяца?— Чтобы не подвести людей. Например, Ласло. И других, живущих на Западе. Ты должен полностью на меня положиться и ждать моего сигнала.— А почему ты сам не хочешь опубликовать эту историю? — спросил Смоллет.— Потому, что я не просто курьер. Я должен буду убедить издателей, в частности, американских, в подлинности документа, а иначе никаких денег не видать. Мне нужен хороший свидетель. Ты им и будешь.— Понимаю, — кивнул Смоллет.Я протянул ему руку.— Помни: если проговоришься, Фрэнк, потеряешь шикарный сюжет!— Отстань, я все понимаю, — ухмыльнулся он. Выходя из ресторана, я увидел, что он заказал еще вина.На следующее утро я покидал Будапешт, увозя с собой подписанные Ласло четыре страницы текста, содержащего подробный отчет о том, как был вывезен из России некий важный документ.— Когда вы переведете с венгерского, узнаете все, что вам нужно. Здесь все правда, все до единого слова, — сказал Ласло, передавая мне эти четыре страницы.Денег он так и не взял. Я был готов к этому и все равно испытывал смущение. Такой идеализм будто подчеркивал наше корыстолюбие. И хотя Борис говорил мне, что я мог бы вверить Ласло свою жизнь и ничего не опасаться, мне было легче иметь дело с Фрэнком Смоллетом, так явно преследующим свои личные цели и выгоды.По прибытии в Вену я сразу же нашел Бориса. Он уплетал обед в кафе отеля «Саша».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51