Его лишь совсем недавно возвели в ранг исполнителя, и ему еще не было и двадцати лет. Поэтому он относился ко мне по-дружески. Это был парень небольшого роста, но очень хорошо сложенный, с тем лицом, о котором трудно сказать, кому оно принадлежит – ангелу или демону. Он разговаривал не умолкая, когда мы с ним выходили на улицу – казалось, что часы молчания, навязанные ему во время работы в мастерской, угрожали взорвать его изнутри. Вся эта болтовня сопровождалась жестами и разыгрываемыми театральными сценками, что весьма меня забавляло, так как я не привык к подобным чудачествам. Он называл меня «Тедеско», ибо этим словом здесь называют германцев.
Это Андреа рассказал мне, кто такая Николозия и почему она согласилась позировать Ринверси. Она не только приходилась ему племянницей, будучи дочерью его умершей сестры, но и была его воспитанницей. Сначала он доверил ее монахиням, чтобы они обучили ее неизвестно каким наукам, после чего забрал к себе в дом, где относился к ней как к родной дочери в ожидании, пока она выйдет замуж. Немало было претендентов на ее руку, но ни один из них не сумел понравиться художнику. Служанка, похожая на дракона, всегда сопровождала красавицу, когда та выходила в город, и так хорошо исполняла свои обязанности, что до сих пор никому не удавалось даже приблизиться к ней. Но все знали, что она необычайно прелестна и грациозна, поэтому ее называли не иначе, как Элеуса – это имя византийцы дали Богородице, и означает оно «нежная», «ласковая». Элеуса – это нежное и ласковое имя напоминало золотой отблеск, игравший на волосах; Николозии.
Андреа иногда водил меня в маленькие забегаловки, где до поздней ночи мы играли в кости, смакуя фаршированный лук и креветки, орошенные умброй, терпким вином венетского побережья, которое в туманные дни пьют горячим с корицей и молоком. Иногда к нам подсаживались женщины, пытаясь принять участие в наших разговорах, но это были шлюхи, и я охотно уступал их товарищу, который был гораздо менее разборчив.
– Если ты собираешься ждать Элеусу, – говаривал он мне со смехом, – ты на всю жизнь останешься девственником!
Что он имел в виду? Как я мог «ждать Николозию», когда отлично знал, что эта богиня не для меня? После нескольких недель тесной дружбы я показал Андреа свои рисунки. На всех было изображено одно и то же лицо, и я боялся, что он посмеется надо мной. Он казался удивленным, потом заявил, что надо показать их учителю, пусть он убедится, что я достиг мастерства, значительно превосходящего способности ученика. Я колебался, мне было трудно на это решиться. Тогда мой приятель выбрал рисунок, показавшийся ему наилучшим, и, несмотря на мое нежелание, решил показать его Ринверси. И напрасно выступал я в роли адвоката дьявола, Андреа остался непоколебим. Он заверил меня, что только так я смогу освободиться от своих подчиненных обязанностей. Около полуночи он вышел из моего чулана с листом бумаги, свернутым в трубочку, под рукой.
На следующий день, под вечер, когда я уже собирался покинуть мастерскую, хозяин попросил меня подняться на его этаж, куда, после того как мы впервые пришли сюда с герром Фушем, меня еще ни разу не приглашали. Я понял, что Андреа не стал мешкать и уже показал мой рисунок метру Ринверси: помню, я тогда еще подумал, а не слишком ли он поторопился? Итак, я вошел в личную мастерскую хозяина, полумертвый от страха. Ринверси встретил меня стоя, копна рыжих всклокоченных волос вместе с бородой того же цвета обрамляли его выразительное лицо словно нимбом. На нем был костюм из черного бархата, украшенный красными пуговицами, что делало его похожим на одного из тех инквизиторов протестантского вероисповедания, которых мне приходилось видеть во Франкфурте и которые так меня напугали, что я часто просыпался среди ночи, объятый ужасом. Как только я вошел, его взгляд вонзился в мои глаза, которые я тотчас же опустил.
– Ты нарисовал этот портрет, Фридрих?
Я украдкой взглянул на рисунок, который он развернул у меня перед глазами и утвердительно кивнул головой, не подозревая, какая гроза сейчас обрушится на меня.
Он долго продержал меня в моем тревожном ожидании, потом поинтересовался:
– Кто тебя научил?
– Никто, хозяин.
Я услышал, что он втягивает в себя воздух, как это делают астматики во время приступа болезни, после чего спросил, четко произнося каждое слово, как если бы ему вдруг стало трудно говорить:
– И кто она, эта девушка? Ты с ней знаком?
Кровь ударила мне в голову. Что ему ответить? Растерянный, я, заикаясь, объяснил, что это плод воображения, но, возможно, меня вдохновило некое воспоминание. Голос хозяина загремел, словно раскаты грома, когда он бросил мне в лицо разгневанные слова:
– Маленький лицемер, лютеранин без чести и совести, ты встречаешься тайно с моей племянницей! Ты опозорил этот дом, где я имел неосторожность тебя приютить! Вы, немцы, дикие варвары, не больше того! Я вышвырну тебя из Венеции!
Я пытался произнести хотя бы фразу, чтобы извиниться, но попробуйте остановить Юпитера, когда его обуял гнев! Он подбежал к двери и с высоты лестницы позвал двух компаньонов, работавших на втором этаже. Те бросились к нему так стремительно, будто его убивали и он звал на помощь.
– Закройте на замок этого подлеца в темную комнату! И немедленно! Уберите его с моих глаз – мне смотреть на него противно!
Я дал увести себя, не сопротивляясь, сраженный такой вопиющей несправедливостью.
Stanza oscura , расположенная на первом этаже, была большим чуланом без окон, где хранились тюки с глиной, сосуды с красящими порошками, бочки с маслом, бутыли с лаками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27