Но почему я тебе все это рассказываю?
— Потому что никто не может скрыть от меня правды.
— Дурак набитый! Я говорю так потому, что ты все равно умрешь. Значит, по-твоему, мне следует почитать эту тряпку? Я прикажу бросить ее в огонь. Вместе с тобой. Стража, схватить этого болтуна!
На этот раз Басофон и не старался защищаться. У него отняли палку, связали за спиной руки. Под руководством губернатора его провели к часовне с остроконечной башенкой, где хранился саван».
ГЛАВА XVI,

в которой читатель отправляется в Польшу, встречает довольно странных ученых и продолжает слушать «Жизнеописание»
Магистр Караколли с трудом закончил перевод. Текст показался ему своеобразным, пересыпанным новыми лингвистическими закавыками. Складывалось впечатление, будто автор издевался над будущим переводчиком. («И не без основания!..» — подумал Сальва.) Дойдя до конца семнадцатой главы, нунций пустился в горькие откровения:
— Что узнаем мы из этой истории кроме того, что у Басофона были сильные руки? Его схождение в ад является классическим. Искушение женщиной — тоже. Ах, мы теряем время! А что же с беднягой Стэндапом?
Сальва возразил магистру:
— Позвольте с вами не согласиться. Во-первых, мне кажется что упоминание о саване Христа представляет интерес особенно сейчас, когда наши ученые сильно озабочены плащаницей из Турина. А вам известно, что было бы крайне важно знать, как мандильон, доставленный из Эдессы в Константинополь в 944 году, мог оказаться во Франции, в семействе Шарни в 1353 году? Если это действительно тот случай, то ткань, упомянутая в «Жизнеописании», оказаться могла тем самым мандильоном, который впоследствии окажется знаменитой туринской реликвией. Мандильон — это эллинизированное арабское слово «мандул», означающее «покров».
— Манускрипт на древнесирийском в настоящее время находится в Санкт-Петербурге, датируется он концом V века и свидетельствует об особых отношениях между Абгаром и Иисусом, о чем и упоминается в нашем манускрипте, — посчитал нужным уточнить Мореше. — Могу констатировать, что в Национальной библиотеке в Париже существует Новый Завет, написанный в 1264 году, где осуждается эта легенда, а манускрипт 1584 года — в Ватиканской библиотеке, включающий в себя один экземпляр ответа Иисуса. Таким образом, речь идет о древней легенде, дошедшей до эпохи венецианской редакции нашего «Жизнеописания»…
— Без всякого сомнения… — выговорил измотанный нунций. — Но все эти рассуждения не помогут нам найти профессора…
— Как бы не так! — воскликнул Сальва. — Видите ли, профессор Стэндап быстрее нас понял, что все это означает. И сделал свои выводы.
— Какие выводы?
— Уехал в Польшу.
— «Ma come, in Pologna?»
В этот раз нунций Караколли спросил себя, не ошибается ли Сальва. В Польшу? Почему именно в Польшу?
— Да потому, что современный фальсификатор — поляк. И его святейшество — тоже поляк. Есть тут какая-то цепочка случайностей, за которую ухватился Стэндап. Мы тоже поедем в Краков, и не откладывая. Не будем терять времени.
— А почему в Краков? — недоумевал магистр Караколли.
— Именно там находится самый крупный польский центр по изучению Средневековья. Наш фальсификатор работал там. И именно оттуда он привез в библиотеку Ватикана псевдоманускрипт, заменил его на подлинник, который лежал в другой папке. Так что все очень просто.
— Возможно ли это? А как же все принятые меры предосторожности, сигнализация, системы наблюдения? — произнес отец Мореше.
Адриен Сальва снисходительно улыбнулся:
— Все эти электронные системы хороши против воровства и годятся на то, чтобы помешать вынести документы. Как бы прагматичны ни были американские инженеры, они не подумали, что у кого-то возникнет идея внести книгу, поскольку все восстановительные работы происходят в лабораториях библиотеки и вынести оттуда что-либо невозможно. Так что кто угодно может внести что угодно. Никого это не заботит.
— Черт возьми! — возмутился Мореше. — Ты прав. Часть подлинника «Жизнеописания» все еще находится в библиотеке, в какой-нибудь папке.
— Вот этого и не поняли те, кто перелопатил комнату Стэндапа в отеле. Они полагали, что профессор спрятал документ у себя. Согласны, монсеньор?
Нунций смутился, лицо его стало пунцовым. Ему пришлось признать:
— Что уж тут скрывать? Когда мы узнали об исчезновении Стэндапа, мы подумали, что он похитил документ. Потому-то и обыскали его комнату. Простите за умолчание; мне было стыдно за то, что я подозревал профессора.
— Ну вот, на душе у вас полегчало. А теперь не откажите в любезности заказать два билета на рейс до Варшавы.
— Два билета?
— Мореше полетит со мной. Помощь его мне ценна. Караколли вышел, сгорая от стыда, а иезуит мягко упрекнул Сальва, попеняв ему, что он вертит им, Мореше, по своему усмотрению.
— Ах, — начал Сальва, впав в лиризм, — что за экстравагантная фикция эта жизнь! Как же не восхищаться всеми этими теологами, метафизиками, этими умозрительными искателями невидимого, создающими стройную систему абстрактного мышления, все дальше отодвигающими границы восприятия непознанного! Насколько мрачной и плоской была бы без них жизнь! Их юмор бесподобен.
— Не хочешь сойти за легковерного? — улыбаясь, заметил иезуит.
— А ты? Какая у тебя вера? Будем честны: мы убеждены только в том, что существует, да и то у нас частенько возникает вопрос: а не сон ли это? В любом случае лет через двадцать мы канем в вечность. Что тогда станет со Вселенной? Для одних она еще останется видимой, но ненадолго. Они же, в свою очередь, тоже исчезнут. То, что мы называем реальностью, есть лишь преходящее отображение, которое мы передаем друг другу телесно или через наши работы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89