Слишком многое надо подготовить и обсудить. Обсуждать нужно все что можно, даже размер пляжной сумки, которую мы возьмем с собой на медовый месяц! К тому времени, когда она закончит со всеми обсуждениями, я уже буду готов рвать когти из Сентрал-сити.
Поговорив с Эми, я прошел в отцовскую лабораторию, зажег бунзеновскую горелку и поставил кипятить иголку для внутривенных вливаний и шприц. Потом я оглядел полки и нашел коробки с мужскими гормонами, адренокортикотропными гормонами, В-комплексом и стерилизованной водой. У отцовских лекарств и препаратов уже истек срок годности, однако фармацевтические фирмы продолжали присылать нам образцы. Именно образцы я и использовал.
Я набрал в шприц адренокортикотропный гормон для внутривенных вливаний, В-комплекс и воду и впрыснул их в правую руку. (У отца была теория о том, что нельзя делать укол в левую сторону, где сердце.) Порция гормонов в бедро... и вот я готов к ночи. На этот раз Эми будет довольна. И ей не придется задавать вопросы. Какой бы ни была моя проблема – психологической или реальной, результатом напряжения или пресыщения Джойс – сегодня о ее существовании никто не узнает. И малышка Эми будет укрощена на целую неделю.
Я прошел в спальню и лег спать. Я проснулся в полдень, когда тишину разорвали гудки нефтеперерабатывающих заводов. Потом я еще немного вздремнул до двух. Иногда – я бы сказал, почти всегда – я могу проспать восемнадцать часов и все равно не чувствовать себя отдохнувшим. Нет, я не чувствую себя уставшим, просто мне не хочется вставать. Хочется остаться в кровати, ни с кем не разговаривать и никого не видеть.
Сегодня же все было по-другому, вернее, наоборот. Мне не терпелось умыться, меня мучила жажда деятельности.
Я принял душ, долго простояв под холодной водой, потому что лекарства уже начали действовать, побрился, надел чистую желтовато-коричневую рубашку, застегнул на шее новый черный галстук-бабочку и достал из кладовки отглаженный синий костюм.
Съев легкий обед, я набрал домашний номер шерифа Мейплза.
Трубку взяла его жена. Она сказала, что Боб неважно себя чувствует и что доктор велел ему полежать день или два. Сейчас он спит, и ей страшно не хочется будить его. Но если дело важное...
– Я просто хотел узнать, как он, – сказал я. – Думал заехать на пару минут.
– Это очень мило с твоей стороны, Лу Я передам ему, что ты звонил, когда он проснется. Возможно, тебе стоит заехать завтра, если ему станет лучше.
– Хорошо, – сказал я.
Я попытался читать, но мне никак не удавалось сосредоточиться. Я не привык к отгулам, поэтому не знал, куда себя деть. В бильярдную или боулинг идти я не мог – копу не пристало шляться по клубам. И по барам. И по шоу, тем более днем.
Я мог покататься по окрестностям. Вот и все.
Постепенно хорошее настроение начало улетучиваться.
Я вывел из гаража машину и поехал к зданию суда.
Хенк Баттерби, помощник шерифа, читал газету. Его ноги лежали на столе, а челюсти мерно жевали табачную жвачку. Он спросил, не жарко ли мне и какого черта мне не сидится дома, когда есть возможность. Я ответил, что ты, Хенк, знаешь, как это бывает.
– Хорошая работа, – сказал он, кивая на газету. – Здорово они про тебя написали. Я как раз хотел вырезать статью и отдать тебе.
Этот тупой сукин сын всегда так делал. Только вырезал он статьи не про меня, а все. Карикатуры, прогнозы погоды, никудышные стихи и заметки о здоровье. Все, что только можно. Он просто не мог читать газету без ножниц в руках.
– Вот что я тебе скажу, – проговорил я, – я подпишу тебе эту статью, и ты сохранишь ее у себя. Возможно, когда-нибудь она станет ценным экспонатом.
– Ну, – он покосился на меня и тут же отвел взгляд, – я бы не хотел утруждать тебя, Лу.
– Никаких проблем, – заверил я его. – Давай ее сюда. – Я написал свое имя на полях и вернул ему вырезку – Только никому не рассказывай. Если другие попросят меня о том же, твоя вырезка потеряет ценность.
Он уставился на вырезку стеклянным взглядом, как будто она хотела укусить его.
– Гм... – До него дошло, он даже забыл, что хотел сплюнуть. – А ты действительно думаешь?..
– Вот что тебе надо сделать, – сказал я, опираясь локтями на стол и шепча ему в ухо, – сходи на один из заводов и попроси сделать тебе стальной цилиндр. Потом – ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы одолжить тебе сварочный аппарат?
– Да, – прошептал он в ответ. – Аппарат я найду.
– Так вот, разрежь цилиндр надвое по окружности. Не пополам, а чтобы получилась крышка. Положи в него вырезку с моим автографом – ведь она единственная во всем мире, Хенк! – и завари. Через шестьдесят или семьдесят лет ты отнесешь ее в музей, и тебе заплатят за нее огромные деньги.
– Вот те на! – воскликнул он. – Лу, а у тебя есть такой цилиндр? Тебе сделать?
– О нет, – ответил я. – Вряд ли я так долго проживу.
11
Я остановился напротив открытой двери в кабинет Говарда Хендрикса. Он поднял голову и помахал мне.
– Здравствуйте, Лу. Входите и присаживайтесь.
Я вошел, кивнул его секретарше и придвинул стул к письменному столу.
– Только что разговаривал с женой Боба, – сказал я. – Он неважно себя чувствует.
– Я слышал. – Он зажег спичку, чтобы я мог прикурить. – Но это не имеет особого значения. Я хочу сказать, что по делу Конвоя расследовать больше нечего. Нам остается сидеть и ждать и быть доступными в тот момент, когда Конвей начнет давить своим авторитетом. Думаю, он нескоро смирится с ситуацией.
– Плохо, что девчонка умерла, – сказал я.
– О, не знаю, Лу, – пожал он плечами. – Сомневаюсь, что она могла бы рассказать нам то, что нам не известно. Честно признаться – строго между нами, – я испытываю огромное облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55