Наконец она сдалась — наверное, почувствовала напряженную нотку в моем голосе.
— Хорошо, милый. — Она слегка надула губы. — Раз так, ничего не поделаешь.
— Отлично. Умная девочка, — сказал я. — У нас еще будут хорошие деньки. Только ты, я и тридцать штук, а может быть, на пять или десять тысяч больше, если мы сделаем первоклассную работу.
— О, я знаю, Карл. — Она улыбнулась в ответ. — Все будет замечательно. Прости, если я... Просто я немного разочарована и...
— Все в порядке, — кивнул я.
Она хотела, чтобы я уехал в Пирдэйл первым. Она собиралась поболтаться тут еще немного и походить по магазинам. Я сказал, что не против. Только пусть вернется не позже вечера.
Мы еще некоторое время жевали эту жвачку, просто болтали о том о сем. Наконец она сказала: «Милый?» — и протянула ко мне руки; но я знал, что мне это не по силам. Не так быстро, не сейчас. Господи, я знал, что не смогу этого сделать.
Но я сделал!
Я напрягался и тянул из себя жилы, чувствуя, как все тело пронизывает боль; веки я держал закрытыми, потому что боялся, что она увидит выражение моих глаз. И это я был в той серой пустыне, где от солнца нет ни света, ни тепла...
* * *
А что потом? Если вообще могло быть что-нибудь потом. Что я мог о ней сказать?
Я смотрел из грязного окна лонг-айлендского поезда, сидя в полудреме, мои мысли блуждали туда-сюда и снова возвращались к ней. Что я мог о ней сказать?
Она была хороша. Она была мила. Она была всем, чем должна быть женщина, если вы стоите где-нибудь наверху или если у вас такой вид, словно вы там стоите.
Но я этого не чувствовал — я не ощущал той большой, веселой, бесконечной вечеринки, в которую должна была превратиться жизнь с такой женщиной, как она. Я этого не чувствовал и не принимал. Все, что я хотел... точно не знаю, но совсем не то, что было с ней. Я хотел быть самим собой. Может быть, с кем-то другим — например, с Руфи... с кем я мог бы чувствовать себя самим собой.
Руфь. Фэй. Руфь. Фэй. Или?.. Я не знал, чего я хотел на самом деле. Я не знал, хотел ли я вообще чего-нибудь. Например, я не хотел, чтобы меня втянули в эту историю, но, с другой стороны, я уже был сыт по горло своей жизнью в Аризоне. Я относился к этому спокойно, но мне там все давно осточертело. А за последний месяц у меня не было ни одной недели, похожей на другую. Каждый день случалось много всяких событий, и мне это нравилось. Но почему-то все, что со мной происходило, было не тем, чего мне хотелось, — чем бы это ни было.
Чем бы это ни было.
Мои глаза сомкнулись и остались закрытыми. У Босса, наверное, найдется что сказать о Фэй. Например, он прикинет, как можно будет использовать ее позже. Или решит, что с ней лучше вообще не рисковать. Разумеется, он мне об этом скажет. И если я хочу ее, если я чувствую за нее ответственность...
Я ничего не знал. Сейчас я ее не хотел — ни ее, ни кого-нибудь другого. Но это было и понятно. А вот завтра, на следующий день... потом? Я ничего не знал.
Моя голова прижалась к окну, и я заснул.
Я проснулся через час.
Поезд стоял где-то в депо, и меня тряс кондуктор.
Я с трудом удержался, чтобы не двинуть этого тупого ублюдка по физиономии. Мне пришлось заплатить штраф плюс деньги за билет обратно до Пирдэйла. Время у меня еще было. Я еще мог успеть в Пирдэйл раньше ее.
Я зашел в сортир, умылся, вернувшись на место, стал смотреть на минутную стрелку часов, спрашивая себя, какого черта мы стоим. Потом посмотрел в окно и выругался.
Мистер Тупица, то есть кондуктор, который должен был продлить мой билет и отправить меня обратно в Пирдэйл, преспокойно шел по улице в компании с другими проводниками. Похоже, они собирались как следует расслабиться и отдохнуть. Они пихались, мутузили друг друга и ржали, как стадо мулов.
Они вошли в ресторан.
Не знаю, что они там делали, потому что есть так долго невозможно. Они проторчали там, наверное, два часа.
Наконец, когда я уже был готов вскочить в локомотив и вести его сам, они вывалились гурьбой из ресторана и поплелись обратно к станции. Через какое-то время они до нее дошли. Но, разумеется, никто и не подумал лезть в поезд и трогаться в путь.
Они продолжали стоять на платформе, болтая и скаля зубы.
Я проклинал их на чем свет стоит, поливая самыми грязными ругательствами, какие только мог придумать. Они довели меня до белого каления.
В конце концов они разошлись и полезли в поезд.
В Пирдэйл я приехал уже затемно. От платформы только что отошел поезд из Нью-Йорка. Я посмотрел сквозь дверь вокзала и увидел на другой стороне такси — единственное на весь вокзал.
Шофер распахнул дверцу, и я сел внутрь. Но... вы, наверно, уже и сами догадались. Как я ни старался, она была здесь — мы оба были здесь и ехали домой вместе.
Она бросила на меня изумленный, почти испуганный взгляд. Я сказал:
— А, миссис Уинрой, вы тоже здесь? Только что приехали из Нью-Йорка?
— Д-да. — Она закивала. — А... а вы?
Я засмеялся. В голове у меня было пусто, как у кондуктора.
— Не совсем. Я уехал оттуда еще утром, но заснул в вагоне. Поезд довез меня до депо, и мне пришлось возвращаться обратно.
— О... — произнесла она. Только "о", ничего больше. Но выдохнула она это так, словно хотела сказать очень много.
— Я ужасно вымотался, — продолжал я. — Друг, у которого я ночевал в Нью-Йорке, всю ночь храпел, и я не мог заснуть.
Она резко повернула голову и бросила на меня быстрый взгляд. Потом она закусила губу, и я услышал звук, напоминавший что-то среднее между смешком и фырканьем.
Мы подъехали к дому. Она вошла внутрь, а я расплатился с водителем и направился через улицу в бар.
Я выпил два двойных виски. Потом заказал ветчину с сыром и бутылку эля и сел за один из столиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55