После лекций не всегда успевал пообедать. Бежал сразу на кафедру технологии. Но скоро приспособился и уже наперёд знал, когда надо запастись бутербродами.
По совету Добровольского основательно взялся сначала за математику. За помощью к Юрию Петровичу обращался редко, только в тех случаях, если никак не мог решить какие-нибудь задачи. Беседовали обычно у него на кафедре. Олег начинал с того, что показывал всякие варианты решения головоломок.
— И похулить грешно и хвалить не за что, — сказал Добровольский как-то раз, просматривая исписанные листы. — Это что у тебя?
— Новый способ пробовал.
— Ну, рассказывай, что за способ.
Осинцев стал рассказывать. Юрий Петрович пристально смотрел в лицо ему и вдруг прервал:
— В точности как у вятских: «Воду толчёшь? — Толку. — А пыль идёт? — Нет. — Толки ещё!»
Олег почесал в затылке.
— Я уже всяко пробовал, — оправдывался он. — Хоть убей, не могу понять, в чём дело.
— Не огорчайся, — сказал Юрий Петрович. — Ошибся, что ушибся — вперёд наука. Смотри, как надо… — и объяснил ошибку.
Олег не хотел оставить о себе плохое впечатление и показал очень трудную, по его мнению задачу, которую довёл сам.
Юрий Петрович, просмотрев решение, сказал:
— Правильно. Но есть путь короче. Без всяких этих линий.
— А мне показалось заманчиво с дополнительными построениями.
— Эту формулу знаешь? — Спросил Юрий Петрович и написал формулу. — Она для чего существует?
Олег сообразил, куда её нужно подставить, взял карандаш и моментально довёл решение более коротким путём.
— Готово, — сказал он, обращаясь к Юрию Петровичу, который, чихнув с наслаждением, вытирал платком губы. — Ответ сходится. Но ведь способ не так важен. Важен результат.
— Напрасно так думаешь, — возразил Юрий Петрович, заталкивая в карман платок. — За такую философию я бью. И бью крепко.
Олег в недоумении поднял брови.
— Освоишь правильные способы, остальное придёт само собой, — пояснил Добровольский и вдруг заявил неожиданно: — Кажется, ты близко у цели. Неплохо усвоил идею столбов и канатов. Я не сомневался в твоих способностях, но не думал, что ты так быстро, как кошка, будешь карабкаться по столбу…
На кафедру вошёл мужчина с портфелем. Совершенно седой и с черным, как у негра, лицом. Следом за ним — два студента. Олег закрыл тетрадь и поблагодарил Юрия Петровича за помощь.
Последние слова подействовали на Осинцева ободряюще. Он почувствовал себя увереннее. Прибавилось энтузиазма. Старательный, словно бобр в сезон своей бобриной страды, когда готовит жилище к зиме и выносливый, как верблюд, он не знал усталости. Работал днём и ночью. Нередко по 18 — 20 часов в сутки. Студенты, которые жили с ним в общежитии в одной комнате, не видели, чтобы он отдыхал. Они не видели, когда он спал. Как бы поздно ночью не появились и рано утром не вставали, всегда он сидел за столом, шелестел страницами учебников. Читал и писал. Тёр пальцами лоб и глаза и снова читал и писал. На столе всегда стакан крепкого чая. Осинцев любил крепкий час с сахаром и сдобной булкой. Пил чай и снова работал.
Упорный труд принёс свои плоды. Осинцев вошёл во вкус. Упражняясь в задачах с замысловатыми фигурами и доводя их до конца одну за другой, он испытывал азартное удовлетворение, подобное тому, какое испытывает, войдя во вкус, новичок в рыбной ловле, когда начинается хороший клёв. Добровольского на лекциях стал понимать с полуслова. Вскоре отличился и на практических занятиях. С примерами, которые предлагались студентам в дни контрольных работ, справлялся быстрее всех.
За неделю до начала зимней сессии произошло странное событие. Это событие было приятно Олегу. Но случилось так неожиданно, что сначала не столько обрадовало, сколько удивило его.
Осинцев иногда заглядывал в читальный зал библиотеки. Просматривал свежие газеты и журналы, чтобы не отстать от жизни. Не часто позволял себе такое удовольствие, и уж если позволял, то как говорится, крутил на всю катушку. Соберёт у библиотекаря почти всё, что у него осталось, обязательно спросит «Известия», «Неделю», «Знание-сила», «За рубежом», «Вокруг света», «Крокодил» — свои любимые издания. И пока все не просмотрит, не оторвётся. Эта черта, наверно, передалась ему по наследству от деда Иллариона Васильевича. Тот точно такой же. Редко топит свою баню, почерневшую от времени и копоти, но уж если доберётся, то парится и моется до цвета раскалённого железа. Не попустится, пока не выстудит весь пар и пока есть в котле вода.
В тот день Олег читал международные заметки в «Известиях» и увлёкся настолько, что не заметил, как к нему подсел Добровольский. Поздоровались.
— За что сердишься на меня? — спросил Юрий Петрович.
Олег от удивления раскрыл рот.
— Я, сержусь? — спросил он.
— Почему не ходишь ко мне на консультацию?
— Вот в чём дело! — улыбнулся Олег. Девушка, сидевшая по соседству, сделала им замечание, чтобы разговаривали потише.
— Мешаем, — сказал Добровольский. — Выйдем на минутку.
Они вышли на лестничную площадку.
— Я не сержусь, просто не нуждаюсь в консультациях, — сказал Олег. — Сейчас сам решаю все задачи.
— Неужели?
— Честное слово. Контрольные работы по математике делаю быстрее всех в группе. Канат в моих руках. Тот самый канат, о котором ты говорил в сказке о горцах.
— Если держишься всё время за него, то это бессмысленно. Воду варить, вода и будет.
— Я следом же занялся начертательной геометрией, — сказал Олег.
— Правильно, — поддакнул Юрий Петрович.
— Представь себе, — продолжал Осинцев, — стоило мне взяться за неё по-настоящему, внимательно, очень внимательно прочитать учебник с первой страницы, включая предисловие, я через три дня раскусил этот предмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146