ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А вот носки... Этим носкам цены нет — точно в таких уже не первый год ходит директор института, в котором работает вышеупомянутая Наталья Михайловна Анфертьева, в девичестве Воскресухина... Подштанники... Правда, ничего?
Египетские. Вот носовые платки, я сморкаюсь в них, когда возникает надобность. А когда надобности нет — не сморкаюсь. Эти чулки с ромбиками, в которых ноги кажутся покрытыми язвами, мы за большие деньги достали...
— Вадим! — звонко сказала Наталья Михайловна — Прекрати сейчас же! Ты меня слышишь? Я кому сказала — прекрати!
— Прости, дорогая, — Вадим Кузьмич невинно посмотрел на жену, оторвавшись от наволочки в цветочках. — Ты о чем?
— Прекрати! — На этот раз в ее голосе, как ни прискорбно об этом говорить, послышались истерические нотки.
— Видишь ли, дорогая, я просто осмелился последовать твоему примеру, — промолвил Вадим Кузьмич с хамской вежливостью. — Я показываю нашему общему другу Вовушке некоторые приобретения последних лет, чтобы он не подумал, не дай Бог, будто мы с тобой лыком шиты, будто нам надеть нечего и мы живем хуже других.
Вовушка все так и понял, верно, Вовушка?
— Если ты не прекратишь... Если ты не прекратишь... — Наталья Михайловна круто повернулась, всколыхнув прозрачным платьем производства нейтральной Австрии кухонный воздух до самых укромных уголков, где у нее хранились картошка, чеснок, свекла и лук, обвела взглядом стены в поисках не то нужного слова, не то предмета, который не жалко запустить в бестолковую голову Вадима Кузьмича.
Положение спас Вовушка. Он подошел к Наталье Михайловне, осторожно погладил по щеке, по волосам и очень грустно посмотрел в глаза. Наталья Михайловна, поразмыслив секунду, решила, что сейчас лучшее — расплакаться у Вовушки на плече. Так она и поступила. Новоявленный дон Педро вздрогнул, ощутив некоторые выступы ее тела, но самообладания не потерял.
— Не надо так, — бормотал Вовушка. — Так не надо. Нужно любить друг друга, уважать, жалеть... И все будет хорошо. Вы еще молодые, у вас родятся дети... Их надо воспитывать, они вырастут хорошими людьми, членами общества, станут приносить пользу...
Растроганная этими словами, Наталья Михайловна рыдала навзрыд, а Вадим Кузьмич задумчиво рассматривал на свет свои почти новые трусики в горошек.
А закончить рассказ о встрече давних друзей лучше всего, пожалуй, фразой, которую произнес гость поздней ночью, когда Вадим Кузьмич укладывал его на раскладушке.
— Какая же у тебя напряженная, нервная жизнь, — сказал Вовушка, стесняясь оттого, что высказывает суждение о другом человеке. — Я бы так не смог.
— Думаешь, я могу? — вздохнул Вадим Кузьмич. — Так никто не может... А живем. И ничего. Даже счастливыми себе кажемся. А может, и в самом деле счастливы, а? — с надеждой спросил он.
Вовушка не ответил. Он спал, и по губам его блуждала улыбка — он снова шагал по залитым солнцем каменным улочкам Толедо, пересекал острую тень собора и входил в маленькую лавочку. Он знал, что сейчас увидит в углу меч с алой рукоятью. Миновав Ворота Солнца, он шел к нему через весь город, и счастье наполняло все его тело, покалывало электрическими разрядами. В облаке озона, легкий, почти невесомый, он входил, скорее даже вплывал в лавку и сразу направлялся в угол, где, он это знал наверняка, стоит длинный меч с алой рукоятью, кованым эфесом и с чудищами на лезвии. Вовушка приценивался, денег ему не хватало, и он снова высыпал в горсть хозяину полкармана значков с алыми знаменами и золотыми буквами.
Продолжим.
На целую главу мы приблизились к концу, невеселому концу, да и бывают ли они веселые! В схватках с соблазнами и хворями, в схватках с успехами, а они частенько обладают большими разрушительными силами, нежели самые страшные болезни, мы неизбежно теряем боевой пыл, устаем, старимся и... Печальное но это надо знать с самого начала, чтобы ценить то, чем владеем сегодня, — свое мнение, своих близких,) свои маленькие радости и слабости. Ценить и не пренебрегать ими ради того, что, возможно, получим завтра.
Утром уехал Вовушка с чемоданом и мечом под мышкой. Деловито и холодно, будто под звон хирургических инструментов, выпила кофе и умчалась на работу Наталья Михайловна, к своим пылинкам, которые заждались ее, измаялись и уж не знали, наверно что думать. Скорбно собралась в детский сад Танька понимая, что нет в мире сил, которые избавили бы ее от этой повинности. Уже от двери она посмотрела на Анфертьева долгим взглядом — ее синие глаза светились из полумрака прихожей невероятной надеждой, но Вадим Кузьмич лишь беспомощно развел руками и уронил их.
— Что делать... Танька, что делать... Я тоже ухожу на работу. И дома никого.
— А ты закрой меня на ключ. И я буду одна. Давай так?
— Весь день одна в пустой квартире?!
— А что... Буду рисовать, посуду помою... Пластинки послушаю... Давай, а? А маме скажем, что я была в садике, она все равно позже тебя придет...
— А что ты кушать будешь?
— Намажешь мне хлеб чем-нибудь... там картошка осталась... Давай? Ну, пожалуйста!
— Нет-нет-нет! — Анфертьев замахал руками. — Это очень сложно. Вдруг к тебе лешие слетятся, начнут щекотать, волосы драть... Нет! А кроме того, мне придется идти в садик, упрашивать воспитательницу разрешить тебе денек побыть дома, а она скажет, чтобы без справки не приходили, и мы с тобой завтра отправимся в поликлинику за справкой, а там очередь, и мы проторчим целый день...
— Пока, — сказала Танька, не дослушав. Поднялась на цыпочки, отодвинула щеколду и вышла, не взглянув на Вадима Кузьмича. Он долго слышал ее горестные шаги по лестнице, а выйдя на балкон, увидел маленькую фигурку дочери — понуро опущенная голова, руки в карманах и консервная банка, которую она гнала перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Египетские. Вот носовые платки, я сморкаюсь в них, когда возникает надобность. А когда надобности нет — не сморкаюсь. Эти чулки с ромбиками, в которых ноги кажутся покрытыми язвами, мы за большие деньги достали...
— Вадим! — звонко сказала Наталья Михайловна — Прекрати сейчас же! Ты меня слышишь? Я кому сказала — прекрати!
— Прости, дорогая, — Вадим Кузьмич невинно посмотрел на жену, оторвавшись от наволочки в цветочках. — Ты о чем?
— Прекрати! — На этот раз в ее голосе, как ни прискорбно об этом говорить, послышались истерические нотки.
— Видишь ли, дорогая, я просто осмелился последовать твоему примеру, — промолвил Вадим Кузьмич с хамской вежливостью. — Я показываю нашему общему другу Вовушке некоторые приобретения последних лет, чтобы он не подумал, не дай Бог, будто мы с тобой лыком шиты, будто нам надеть нечего и мы живем хуже других.
Вовушка все так и понял, верно, Вовушка?
— Если ты не прекратишь... Если ты не прекратишь... — Наталья Михайловна круто повернулась, всколыхнув прозрачным платьем производства нейтральной Австрии кухонный воздух до самых укромных уголков, где у нее хранились картошка, чеснок, свекла и лук, обвела взглядом стены в поисках не то нужного слова, не то предмета, который не жалко запустить в бестолковую голову Вадима Кузьмича.
Положение спас Вовушка. Он подошел к Наталье Михайловне, осторожно погладил по щеке, по волосам и очень грустно посмотрел в глаза. Наталья Михайловна, поразмыслив секунду, решила, что сейчас лучшее — расплакаться у Вовушки на плече. Так она и поступила. Новоявленный дон Педро вздрогнул, ощутив некоторые выступы ее тела, но самообладания не потерял.
— Не надо так, — бормотал Вовушка. — Так не надо. Нужно любить друг друга, уважать, жалеть... И все будет хорошо. Вы еще молодые, у вас родятся дети... Их надо воспитывать, они вырастут хорошими людьми, членами общества, станут приносить пользу...
Растроганная этими словами, Наталья Михайловна рыдала навзрыд, а Вадим Кузьмич задумчиво рассматривал на свет свои почти новые трусики в горошек.
А закончить рассказ о встрече давних друзей лучше всего, пожалуй, фразой, которую произнес гость поздней ночью, когда Вадим Кузьмич укладывал его на раскладушке.
— Какая же у тебя напряженная, нервная жизнь, — сказал Вовушка, стесняясь оттого, что высказывает суждение о другом человеке. — Я бы так не смог.
— Думаешь, я могу? — вздохнул Вадим Кузьмич. — Так никто не может... А живем. И ничего. Даже счастливыми себе кажемся. А может, и в самом деле счастливы, а? — с надеждой спросил он.
Вовушка не ответил. Он спал, и по губам его блуждала улыбка — он снова шагал по залитым солнцем каменным улочкам Толедо, пересекал острую тень собора и входил в маленькую лавочку. Он знал, что сейчас увидит в углу меч с алой рукоятью. Миновав Ворота Солнца, он шел к нему через весь город, и счастье наполняло все его тело, покалывало электрическими разрядами. В облаке озона, легкий, почти невесомый, он входил, скорее даже вплывал в лавку и сразу направлялся в угол, где, он это знал наверняка, стоит длинный меч с алой рукоятью, кованым эфесом и с чудищами на лезвии. Вовушка приценивался, денег ему не хватало, и он снова высыпал в горсть хозяину полкармана значков с алыми знаменами и золотыми буквами.
Продолжим.
На целую главу мы приблизились к концу, невеселому концу, да и бывают ли они веселые! В схватках с соблазнами и хворями, в схватках с успехами, а они частенько обладают большими разрушительными силами, нежели самые страшные болезни, мы неизбежно теряем боевой пыл, устаем, старимся и... Печальное но это надо знать с самого начала, чтобы ценить то, чем владеем сегодня, — свое мнение, своих близких,) свои маленькие радости и слабости. Ценить и не пренебрегать ими ради того, что, возможно, получим завтра.
Утром уехал Вовушка с чемоданом и мечом под мышкой. Деловито и холодно, будто под звон хирургических инструментов, выпила кофе и умчалась на работу Наталья Михайловна, к своим пылинкам, которые заждались ее, измаялись и уж не знали, наверно что думать. Скорбно собралась в детский сад Танька понимая, что нет в мире сил, которые избавили бы ее от этой повинности. Уже от двери она посмотрела на Анфертьева долгим взглядом — ее синие глаза светились из полумрака прихожей невероятной надеждой, но Вадим Кузьмич лишь беспомощно развел руками и уронил их.
— Что делать... Танька, что делать... Я тоже ухожу на работу. И дома никого.
— А ты закрой меня на ключ. И я буду одна. Давай так?
— Весь день одна в пустой квартире?!
— А что... Буду рисовать, посуду помою... Пластинки послушаю... Давай, а? А маме скажем, что я была в садике, она все равно позже тебя придет...
— А что ты кушать будешь?
— Намажешь мне хлеб чем-нибудь... там картошка осталась... Давай? Ну, пожалуйста!
— Нет-нет-нет! — Анфертьев замахал руками. — Это очень сложно. Вдруг к тебе лешие слетятся, начнут щекотать, волосы драть... Нет! А кроме того, мне придется идти в садик, упрашивать воспитательницу разрешить тебе денек побыть дома, а она скажет, чтобы без справки не приходили, и мы с тобой завтра отправимся в поликлинику за справкой, а там очередь, и мы проторчим целый день...
— Пока, — сказала Танька, не дослушав. Поднялась на цыпочки, отодвинула щеколду и вышла, не взглянув на Вадима Кузьмича. Он долго слышал ее горестные шаги по лестнице, а выйдя на балкон, увидел маленькую фигурку дочери — понуро опущенная голова, руки в карманах и консервная банка, которую она гнала перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88