И поманил пальцем. Зайди, дескать. Когда Пафнутьев зашел к прокурору, тот сидел за столом, положив руки на свободную полированную поверхность. Руки отражались, двоились, и казалось, что у него их гораздо больше, чем две. Пафнутьев закрыл дверь, прошел к столу и плотно сел, словно готовясь к длинному и тяжелому разговору.— Как успехи, Паша?— Ничего. Потихоньку.— Так... Я только что разговаривал с Кодовым.— Да? И как он? Здоров? Весел?— Получил взбучку от Первого. А я взбучку иду получать завтра.— За что, если не секрет?— Плохо расследуем дела.— Какие? — поинтересовался Пафнутьев.— Перестань, Паша, притворяться кретином. Сам знаешь какие. То самое дело, в котором ты барахтаешься, как щенок в луже! Ты это хотел услышать? Получай. Единственное, что могу завтра сказать на ковре, это об отстранении тебя от дела и передаче расследования другому, более опытному.— Я отстранен? — тихо спросил Пафнутьев.— Да. Я вынужден это сделать. Передашь дела Дубовику. У меня все. Можешь идти.— Круто.— Пойми, Паша, и ты меня... Мне некуда деваться. Нечего положить на стол. У тебя пропадают документы, фотографии, ты не можешь дать задания операм, которые тебе выделены? Это кошмар какой-то! Иду сегодня на работу, а они сидят на скамейке и щелкают семечки. Где Пафнутьев? — спрашиваю. Пожимают плечами. Я прихожу...— Остановись, — обронил Пафнутьев.— Что? — не понял Анцыферов.— Я просил тебя остановиться. Если хочешь, могу попросить заткнуться.— Послушайте, Пафнутьев!— Заткнись. И слушай. Убийцу я знаю. Сегодня с ним разговаривал. В своем кабинете.— И не задержал?!— Леонард, заткнись и слушай. Хватит кривляться. Убийцу я знаю. Знаю, почему именно мне поручено расследование, за что хочешь отстранить меня от дела. Я много чего знаю, Леонард. Почему ты вытолкал меня, когда здесь была Похомова? Почему не показал документы, которые она принесла? Почему поспешил отправить ее до того, как я Смог задать пару вопросов? На кого работаешь, Леонард?— Продолжай.— Продолжу. Не надо меня отстранять от дела. Хотя, возможно, кое-кому ты уже пообещал это сделать. Объясни как-нибудь... Ты сумеешь. Скажи, что сделаешь завтра, послезавтра... Мне нужно еще несколько дней.Анцыферов подошел к окну, принял красивую и озабоченную позу, постоял, ожидая пока Пафнутьев посмотрит на него, увидит, как он хорош и как печален у золотистой шторы на фоне зелени, освещенной вечерним солнцем.— Ты сказал, что знаешь убийцу?— Знаю.— Почему отпустил?— Зачем он мне? Кроме него есть другие, более значительные фигуры. Тебе их назвать?— Если ты так ставишь вопрос...— Хорошо, пусть будет по-твоему. Не назову.— Ты уверен, что я не хочу их знать?— Леонард, ты же не сказал — да. Начал словами играться, кружево вязать. Не надо. Тебе придется принять мужественное решение.— О чем?— О самом себе.— Не понимаю!— Все понимаешь. Не мешай мне, Леонард. Дай хотя бы несколько дней, Лариса назвала Голдобова! Леонард, ты меня слышишь? Лариса назвала Голдобова!— Что значит назвала! — раздраженно выкрикнул Анцыферов. — Какие у нее могут быть доказательства, если он был в Сочи?— Понятно. Этим двум мудакам, которых Колов приставил ко мне, я найду работу. Я им столько работы найду, что они языки высунут. Но к главному не допущу Кто выкрал пленки у Худолея?— Понятия не имею!— Значит, ты еще ничего не решил, Леонард... Твое дело. У эксперта прокуратуры пропадают пленки и снимки. Со стола у Колова пропадает заявление, которое сделал Пахомов перед смертью. Оно у меня есть, как и пропавшие снимки, но факт остается — идут пропажи.— У тебя есть копия письма?— Почему копия? Оригинал.— Как же тебе удалось?— Работаю, Леонард. Заметь, один работаю.— Что ты хочешь делать? Если не секрет?— Тебе скажу... Дам шанс...— Шанс и тебе не помешает.— Я знаю все, что мне грозит. И уже принял свое решение. Положение обостряется. Я не уверен, что трупы кончились.— Разве их несколько?— Не надо, Леонард. Не надо мне пудрить мозги. Их пока два. И дай Бог, чтоб на этом кончилось. Когда все завертится... У многих найдется человек, от которого хотелось бы избавиться. От тебя никто не захочет избавиться?— Что ты хочешь делать? — повторил Анцыферов.— Допросить Голдобова.— Он не придет.— Приползет. И будет скрестись в мою дверь, как нашкодивший пес.— Не трогай Голдобова. Его нельзя трогать.— Почему?— Не трогай его, Паша. Ты даже не представляешь... Возможных последствий. У тебя есть убийца? Есть. Ты славно сработал. И угомонись.Пафнутьев поднялся, упершись кулаками в стол, тяжело и неотвратимо навис над Анцыферовым, как бы решая — что с ним делать.— Ну, что ты на меня уставился? — не выдержал прокурор. — Что я такого сказал, что...— Я остаюсь в деле?— Сколько тебе нужно времени?— Три дня.— Два!— Ладно, пусть два. Там посмотрим.— Береги себя, Паша.Пафнутьев остановился у двери, постоял, не оборачиваясь, посмотрел на прокурора из-за плеча.— И ты, Леонард, береги себя. Мы оба в зоне риска. Оба. И я не знаю, кто в более рискованном положении.— Можно вопрос, Паша? Скажи, зачем тебе все это нужно?— Скажу, — Пафнутьев снова приблизился к столу. — Мы вот живем. День за днем. Пьем водку, спим с бабами или им позволяем спать с нами, короче, блудим, хитрим, предаем и продаем ближних, убиваем ближних, кто ножом, кто словом, кто из обреза. Притворяемся дураками, дураками считаем других. И так привыкаем ко всему этому, что теряем ощущение настоящей жизни, забываем, кто мы есть, куда идем, чего хотим! А однажды происходит какое-то событие — большое или совершенно незначительное... Убийство, ночной дождь, бессонница, чей-то взгляд... И ты понимаешь, что вот сейчас, или никогда! Понял, Леонард?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140