— Да-да, — кивнул Голдобов. — Ты говорил с ней?— Не получилось.— Что так?— Пьет. Все время пьяная, Илья Матвеевич. Как ни позвоню — еле языком ворочает. Меня даже не узнает. А словечки у нее еще те... Приложит — не разогнешься.— Знаю я, какими словечками она иногда пользуется. Пусть. Попьет, попьет, душа устанет, опустеет. И отойдет. А что следствие? Началось?— Да, поручили какому-то охламону... Он до этого занимался незаконными заселениями квартир, самозастройками, семейными скандалами... Я видел его. Мурло. Но вышла небольшая накладка. Этот Жехов...— Знаю, — оборвал его Голдобов, и Заварзин понял, что продолжать об этом не следует, что не только он докладывает Голдобову о происходящих событиях. — И еще... Не забывай про Ларису. Понял? Все, что нужно, у нее должно быть в неограниченном количестве. Она больше лимонную любит. Охлажденную.— Сделаю.— Опять же следователь с ней захочет поговорить... Пусть бы они встретились попозже... А то она сейчас малость не в себе, может что-то лишнее брякнуть. С ней это бывает. Ты приглядывай за ней... Поплотнее.Машина свернула в сторону от города и понеслась по асфальтовой дороге, хотя и узкой, но свободной. По обочине стояли сосны, с каждым километром они становились гуще, массивнее и наконец машина свернула на незаметную дорожку, над которой висел знал “въезд запрещен”. Через несколько минут “мерседес” остановился у железных ворот, выкрашенных зеленой краской. Заварзин открыл ворота, въехал во двор.Здесь зной не ощущался, в тени сосен стояла летняя прохлада. Пройдя по дорожке, усыпанной сухими сосновыми иглами, Голдобов придирчиво осмотрел дачу — двухэтажное сооружение из новых бревен. Высокое крыльцо выдавало наличие подвала, направо шла застекленная терраса. Еще одна терраса, открытая, выходящая прямо в сосновые ветви, была на втором этаже.— Сауна? — спросил Заварзин, когда они оказались в большой комнате.— Потом. Все потом.— Рюмка водки?— Можно... И поговорим, — Голдобов со вздохом опустился в большое плюшевое кресло.Заварзин вышел и через несколько минут вернулся с небольшим подносом, на котором стояла запотевшая бутылка “Московской”, тут же светилась уже открытая баночка красной икры, щедро нарезанные ломтики копченой осетрины были прикрыты кружочками лимона. И черный хлеб — он знал вкус хозяина. Не говоря ни слова, Заварзин наполнил стаканы водкой.Голдобов окинул взглядом столик, убедился, что есть все необходимое для беседы, поднял стакан в приветственном жесте.— Будем живы, — сказал он и, не торопясь, выпил с каким-то чувством освобождения, будто долго сдерживал себя и вот, наконец, смог поступить, как давно и нестерпимо хотелось. Осторожно поставил стакан, бросил в рот кружок лимона, зачерпнул ложку икры. — Ну, что, вроде как обошлось?— Как нельзя лучше. Значит так, Илья Матвеевич, все сделал новый парень. Никто из наших даже руки не приложил. Мы все чисты и перед Богом, и перед законом.— И как удалось?— Парнишка оказался глуповатым, откровенно говоря... Сказали ему, что нужно одного типа припугнуть. Он и обрадовался — приключение, дескать. А в последний момент холостые патроны я заменил на боевые. Он и саданул из двух стволов сразу. С мотоцикла, с ходу. И тут же скрылись. Все. Ищи-свищи ветра в поле.— Но теперь-то он знает, что стрелял боевыми?— Теперь он и место свое знает.— Его не пора...— А зачем? Он один виноват... Все происшедшее — результат его неосторожного обращения с патронами. Если что-то вякнет — на себя же вякнет. А убирать рано. Пригодится. Этот парень, как выяснилось, неплохо стреляет.— И он... Пойдет?— А куда деваться? Жить-то хочется. Ведь знает, что за Пахомова светит в лучшем случае пятнадцать лет. Нет, с ним все в порядке. Он вполне управляемый.— Ладно, покажешь как-нибудь. А второй?— Проболтался Жехов... Этот следователь, даже представить не могу, как ему удалось... Захватил Олежку в какой-то подворотне, приволок в милицию и выдавал из него одну фамилию...— Какую?— Генеральскую. И когда тот узнал...— Впал в гнев и неистовство? — усмехнулся Голдобов, наливая себе вторую дозу. Заварзину не налил. И тот не решился добавить себе сам.— Не то слово, Илья Матвеевич! И приказал — немедленно! В тот же вечер. Что и было сделано.— Дело завели?— Никакого дела. Оказывается, Олежка по пьянке сорвался с балкона. Представляете, напился и воспылал неудержимыми чувствами к своей соседке... Живет рядом с ним одна, прости Господи... Понимаете. И полез. И, конечно, сорвался. Несчастный случай.— А парень был ничего, — протянул Голдобов. — Ты плесни себе... Не робей. Что-то в последнее время нам с тобой частенько приходится пить за упокой... А эта женщина... Соседка... Она подтвердит?— Уже подтвердила.— За ней бы присмотреть.— Я предупредил ребят. Они будут наведываться. К ней стоит наведываться, — ухмыльнулся Заварзин. — Один раз сходят, а потом их поганой метлой оттуда не выгонишь.— А вот этого не надо, — Голдобов поставил пустой стакан на поднос. — Когда происходят подобные вещи, начинается нечто непредсказуемое... Николай Пахомов — свежий тому пример.— Согласен, — кивнул Заварзин. — Предупрежу ребят.— Обязательно, — Голдобов посидел некоторое время, отведал осетрины с лимоном, закончил баночку с икрой, но чувствовалось, что без радости. Чем-то он был озабочен. — Значит, ты утверждаешь, что у нас все в порядке и нет никаких оснований для беспокойства?— Я этого не утверждаю, — поправил Заварзин, исподлобья глянув на Голдобова. — Я сказал только, что сделано все, о чем договаривались. И сделано неплохо. Возникла накладка, но и здесь приняты срочные меры. Хвост обрублен по указанию одного человека, которому не хотелось, чтобы его фамилия мелькала, где попало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140