— вскричал Колов.— Пить надо меньше, — спокойно сказала Лариса. Она уже поняла как остановить обыск. Нужно говорить Колову дерзости, а он не потерпит, чтобы все это слышали подчиненные.— Прекрасный совет! Для тебя же!— Да, но я не устраиваю обысков в чужих квартирах... Незаконных обысков без ордеров. Не прячу убийц. Мне не несут взятки. Я не вступаю в сговор с прокурорами, которых годами подкармливают общепитовские генералы. С тобой Голдобов чем расплачивается, Гена? — заметив краешком глаза, что сотрудники скрылись в прихожей, не вынеся столь суровых разоблачений, Лариса заговорила громче. — Ты вот коньячок выпьешь, рыбку скушаешь и, небось, забыл? А у него все записано. Оприходовано. А снимочки сделаны, и свидетели уж свои показания написали. На крючке вы, ребята, на крючке...— Лариса, тебе придется отвечать за эти слова!— А тебе — за дела. Я знаю, что могу уже не выйти из этой квартиры, знаю, кого ты привел... Вольете в меня бутылку водки, откроете краники на кухне и, пожалуйста... Не выдержала жена разлуки с любимым мужем... А, Гена? И записку можете заставить написать... А что, пальцы в дверь зажмете — что угодно напишешь... Я ведь знаю, с кем имею дело. Мой Николай не первый! И не последний. После него уже были похороны..Колов молчал. Думал, как поступить. И Лариса поняла — где-то она переступила допустимую грань. В квартире сгустилась опасность. Голдобов предупреждал ее. Она тоже замолчала, прикидывая, что делать.— Ребята! — тихо позвал Колов в наступившей тишине. — Тут вот что у нас получилось, — он помялся, оглянувшись на Ларису. И в тот момент, когда Колов снова обернулся к сотрудникам, чтобы закончить приказание, она схватила со столика тяжелый керамический светильник и изо всей силы запустила в окно. Легкая гардинная ткань не смягчила удар, и большое двойное стекло с оглушительным звоном вывалилось наружу. Воспользовавшись замешательством гостей, Лариса вслед за светильником швырнула телефон, а потом и сама, высунувшись из окна, закричала что-то истошно и тонко. Колов вскочил, схватил ее поперек туловища, оттащил от окна, бросил в прихожую, но больше сделать ничего не успел. За окном раздались обеспокоенные голоса, кто-то попытался заглянуть в квартиру.— Уходим, — сказал Колов и первым вышел на площадку. Вслед за ним быстро и неслышно вышли его сотрудники. Раздался щелчок замка и Лариса поняла, что она в квартире одна.— На этот раз пронесло, — проговорила она, даже не пытаясь подняться. — И то ладно.— Эй, хозяйка! Живая? — в разбитое окно заглядывал, тараща глаза, какой-то парень. Лариса узнала его, он жил в соседнем доме.— Вроде живая, — она поднялась, поправила волосы, попыталась улыбнуться.— А что случилось-то?— Попытка ограбления.— А грабители?— Сбежали. Так драпанули, что... В дверь сбежали...— Ну, ты молодец, — он одобрительно покрутил головой. — Сообразила.— Тут сообразишь... Если жить захочешь... — Лариса взяла из рук парня телефон, поднесла трубку к уху. — Надо же, работает.— Значит, жизнь продолжается, — сосед подмигнул ей. — Может, в милицию сходить? Тут недалеко, а?— Да нет, не стоит. Я позвоню им... Спасибо, — Лариса втянула в комнату гардину, расправила ее и снова упала на кровать. * * * Едва проснувшись, Пафнутьев настороженно прислушался к себе — как голова после вчерашней зверской пьянки? Что делать, что делать, — обреченно подумал он. — В таком положении оказываемся все мы время от времени. Когда каждая бутылка водки достается лишь героическими усилиями, когда любая закуска вызывает радостно-недоверчивое оживление, стоит ли удивляться, что, увидев на столе и то и другое, люди теряют бдительность и отдаются застолью легко и безоглядно. Но Пафнутьев зря опасался головной боли и подавленности — он чувствовал себя прекрасно. Конечно, в теле ощущалась алкогольная усталость, он искренне и убежденно корил себя за слабодушие, но крепкий чай сделал свое дело, и он вышел из дому почти в боевом состоянии духа. О вчерашней пьянке вспоминал без прежнего гнева, вспоминал, изумляясь своему безрассудству, как после ночи, проведенной с женщиной хоть и порочной, но красивой и дерзкой.Придя в свой кабинетик, не глядя, поддал ногой торчащее из-под стола лошадиное копыто, затолкал за шкаф сплющенное, сдавленное в аварии ведро, а высохшую человеческую руку сунул в ящик стола Дубовику, причем, негодник, так рассчитал, чтобы ящик оказался на упоре, а когда Дубовик потеряет терпение и откроет его с силой, рука вывалится наружу и неизвестно еще — хватит ли следователя по физиономии или свалится ему на колени.Прежде всего он набрал номер Халандовского.— Привет, собутыльник, — сказал Пафнутьев. — Жив?— Еще не знаю... Дай сообразить.— Послушай, Аркаша, чем ты объяснишь этот безудержный загул?— Сложностью обстановки в обществе. И больше ничем.— Значит, наша с тобой личная испорченность здесь ни при чем?— Мы вели себя достойно. Разве мы сказали друг другу грубые слова? Разве вы пренебрегли моим угощением? Разве я пренебрег вашим обществом? Если бы, Паша, все пили так, как пили вчера мы, в обществе давно бы забыли, что такое преступность.— Спасибо, Аркаша, если бы ты знал, как мне нужно твое сегодняшнее утешение!— И твой звонок, Паша, меня тоже порадовал. Как ты вообще?— Уже лучше.— Загляни днем, поправим здоровье, а?— С удовольствием, Аркаша... Если получится. Позвоню.— Как костюм?— Я себя не узнал! Я неотразим, Аркаша! Этот костюм меня толкает к жизни ночной, распутной и безнравственной.— Все помнишь, что я говорил?— Главное помню.— Главное — это ты, Паша. Береги себя. Мне будет жаль потерять собутыльника.— Буду стараться, — и Пафнутьев положил трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140