— Наверно, начитался, чтобы меня дразнить... Ну да, святой Себастьян принял смерть от целой тучи стрел.— Ладно, ладно, хватит вам, — вмешался Энди. — Пошли. Наш гид ждет по соседству, в музее.Падре Монтини, худой, среднего роста, с морщинистым крестьянским лицом, был облачен в грубую рясу с капюшоном, подпоясанную веревкой. Он приветствовал девушек широкой восхищенной улыбкой, но на Хосе посмотрел сдержанно. А Сковилу низко поклонился и долго жал руку, дольше, чем хотелось бы профессору. Видимо, падре много о нем слышал.Монтини начал с того, что показал им искусно выполненный макет церкви, где они только что побывали, а затем макет ее предшественницы — базилики четвертого века — и макет древнего кладбища, которое существовало задолго до обеих церквей. Энди уже объяснил друзьям, что церковь не всегда была посвящена памяти святого Себастьяна. В период раннего христианства она называлась Апостольской, и руины под ней подтверждают, что это место не зря связывают с именами двух святых — Петра и Павла.Энди прервал священника и обратился к нему с каким-то вопросом, но он так быстро говорил по-итальянски, что Джин не поняла, о чем он спрашивал, однако на падре вопрос произвел совершенно неожиданное впечатление. Он вспыхнул и разразился длинной тирадой. Сковил-старший поддержал своего отпрыска, и завязался горячий спор. Изумленная Джин обернулась к Хосе, стоявшему рядом:— О чем они?Хосе усмехнулся:— Энди спросил Монтини, была ли у святого Петра дочь. Это старая проблема. Церковь утверждает, что святой Петр не имел ни с кем никаких отношений, кроме платонических, а Энди настаивает, что Петронелла была родной дочерью апостола.Жаклин подошла к ним как раз в это время и услышала ответ Хосе.— А разве в Библии не упоминается жена Петра?— По-моему, нет, — равнодушно ответил Хосе. — Этот вопрос не имеет особого значения.Жаклин что-то пробормотала, качая головой, до Джин донеслось только: «...Еще один святой девственник».Наконец спорщики успокоились, и падре объявил:— А теперь andiamo! Discendiamo nel sotteraneo! Идем! Вниз в подземелье! (ит.)

Джин посмотрела на Майкла, и он ответил ей холодным взглядом. Видно, хотел показать, что фобия ему нипочем, не желая признавать свое поражение. Цепляется за седло сбросившего его коня, подумала Джин. Помня, в каком состоянии был Майкл после предыдущего «nel sotterraneo», Джин сомневалась, правильно ли он сделал, поехав с ними.Уже через пятнадцать минут она убедилась, что сомневалась не зря. Они и раньше бывали в катакомбах, и ей там положительно не нравилось, а самым гнетущим местом в них она считала коридоры, такой в них царил непроглядный мрак. Эти же угнетали еще больше. В наиболее известных катакомбах, где часто бывают туристы, существует хоть намек на освещение. Здесь же туристы шествовали гуськом, и единственным источником света были свечи, которые они несли в руках. Коридоры оказались настолько узкими, что крупным мужчинам — Сковилу, Энди и Хосе — в некоторых местах приходилось двигаться боком. Низкий потолок почти касался их голов. И с обеих сторон, ярд за ярдом, коридор за коридором, в стенах от пола до потолка виднелись ниши — ряды могил, ряд за рядом, одна над другой, одна над другой, они растянулись далеко-далеко в беспросветном мраке, словно уходили в вечность.Джин не могла себе представить, как Майкл это выдержит. А может, он просто шутил, что у него клаустрофобия? Или придумал ее, чтобы объяснить свое странное состояние, вызванное совсем другой причиной? Джин не могла понять, как человек, потерявший самообладание в Сан Клементе, находит силы выдержать здесь.У половины экскурсантов от неосторожных движений свечи погасли. Монтини, возглавляющий процессию, поспешил успокоить всех: не надо волноваться, он найдет дорогу в этом лабиринте даже с завязанными глазами.Джин не слишком-то ему поверила. Бывало, что посетители терялись и оставались блуждать под землей. Коридоры не имели никакого плана, они ответвлялись и пересекали друг друга совершенно произвольно. Не было и никаких ориентиров, всюду только одинаково угрюмые стены с рядами замурованных могил. Некоторые могилы были вскрыты, и оставалось только гадать, кто покоился в былые времена там, где теперь зияет темнота. Иногда на штукатурке, закрывавшей могилы, можно было разглядеть грубо нацарапанные рисунки или надписи. Время от времени Монтини указывал на эти символы, и его голос эхом отдавался от стен: вот голубь, рыба, оливковая ветвь, другие символы веры, а вот и эпитафии: «Не падай духом, все люди смертны», — со спартанской прямотой провозглашала одна из них, и Джин подумала, что это изречение более пристало язычникам, чем христианам. Чаще всего встречалась надпись: «Покойся с миром».Группу можно было принять за скорбную процессию тех времен, когда катакомбы использовались по назначению. Из-за неровностей пола приходилось еле-еле передвигать ноги, как на похоронах. В тусклом свете виднелись только лица, они казались усталыми и опечаленными, а фигуры тонули в темноте. Постепенно беспокойство Джин улеглось, его сменила странная зачарованность. Она останавливалась, вглядывалась в безмолвные очертания гробниц и уныло размышляла о том, что они скрывают. Джин замыкала шествие, а другие участники процессии явно убыстряли шаги, стремясь держаться поближе к проводнику, от которого исходило спокойствие. Все молчали. Даже Монтини перестал объяснять. В этой обстановке никому не хотелось разговаривать. Внезапно Джин, оторвавшись от созерцания необычно маленькой ниши, навеявшей на нее грусть, неожиданно для себя обнаружила, что осталась в полном одиночестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61