Я была уверена, что Джейк не подделывал эту статуэтку, потому что хорошо знала Джейка. Он не терпел суррогатов. Подделки, фальшивки, копии вызывали у него насмешливое презрение. Много раз его пристрастие к подлинникам весьма ощутимо сказывалось на нашем семейном бюджете. Джейк конечно же не изображал из себя праведника. Даже когда мне было пятнадцать, я знала, что он не хотел, чтобы кое о каких событиях в его жизни стало известно в университете. Он был способен на то, что люди ограниченные могли счесть безнравственным или непростительным. Но именно того греха он не совершал.
Можно оспаривать утверждение, основанное на доказательствах и логике. Утверждение, основанное на вере, невозможно опровергнуть. Если бы Джон стал мне возражать, я бы не удивилась и не утратила веры в свою правоту. Но то, что он подтвердил факт, в котором я не сомневалась, сразило меня куда больше самых решительных отрицаний.
«Да. Она была подлинной». Я сжала кулаки в бессильной ярости. Да как он осмелился, заявив такое, как ни в чем не бывало взять и уйти! Как он мог без возражений согласиться, что намеренно очернил моего отца? Чем можно объяснить, не говоря уже о том, чтобы оправдать, такую подлость? Они с Джейком никогда не были близкими друзьями, хотя оба старались, чтобы профессиональная корректность в отношениях преобладала над антипатией, которую породила скорее несхожесть характеров, чем те или иные поступки. Для Джейка стало ударом, когда Джона назначили директором. Джейк был на несколько лет старше и проработал в области археологии дольше. Однако в такого рода вещах ему была чужда зависть, что не давало Джону никакого повода для обиды на Джейка.
Движение за закрытыми воротами института привлекло мое внимание. Здание одиноко стояло на территории, обнесенной глинобитной оградой, и охранялось сторожем. В смуглом старике, глядевшем наружу сквозь решетку ворот, я узнала Абдула, который служил сторожем еще в мои времена. Он как-то научил меня бесконечной местной игре с камешками и битой, я играла с ним однажды целое лето. Теперь он посмотрел на меня безразлично, как смотрят на совершенно незнакомого человека.
За воротами раздались голоса, и лицо Абдула исчезло. Я встала, инстинктивно почувствовав, что здороваться с Джоном, сидя на корточках, тактически невыгодно.
На нем был тот же самый наряд, что и предыдущим вечером, а может быть, и другой, но столь же неопрятный. Интересно, ему кто-нибудь хоть однажды гладил рубашки? Следом за ним плелся Майк, в шлеме от солнца и аккуратно отглаженных коричневых слаксах, выглядевший, в отличие от Джона, этаким душкой археологом со съемочной площадки. Джон был с непокрытой головой. Я всегда удивлялась, как он умудрялся ни разу не получить солнечный удар.
— Что ты там делаешь снаружи? — грозно спросил Джон. — Почему не вошла на территорию?
Я открыла было рот, но он, как обычно, не стал дожидаться ответа. Мне пришлось проглотить оскорбление и молча проследовать к машине, припаркованной у дороги. Это был «лендровер» — одно из институтских транспортных средств. Когда я подошла к нему, Джон уже включил двигатель, и, едва мы с Майком успели втиснуться на переднее сиденье рядом с ним, машина сорвалась с места. За годы, проведенные в Египте, Джон научился водить по здешним дорогам — чуть сглаженным полоскам пустыни — не хуже египтянина. Стараясь делать вдох как можно реже, я сосредоточила все свои усилия на том, чтобы моя шляпа не слетела с головы. В Америке я никогда не ношу шляп, разве что в дождливую погоду. Эту соломенную дешевку с широкими полями я купила в Риме, потому что только бешеные собаки да Джон разгуливают под полуденным луксорским солнцем с непокрытой головой.
Миниатюрные очертания храма Деир эль-Бахри увеличились и обрели детали. Джон резко остановил машину возле широкой дороги, ведущей к храму. Он выскочил наружу, не удосужившись даже взглянуть в нашу сторону, и устремился наверх.
— Что все это значит? — возмутилась я, отталкивая галантно протянутую мне Майком руку, чтобы помочь выбраться из автомобиля. — Я еще могу понять, — продолжала я, — почему он не желает со мной объясняться, но не может же он бросить нас посреди пустыни и уйти неизвестно куда!
— Ты не знаешь Джона.
— Вот уж нет! Не соизволишь ли ты отойти от меня на пару футов? — раздраженно добавила я. — Когда ты стоишь рядом, мне приходится задирать голову, разговаривая с тобой, — я, того гляди, сверну себе шею. А что он говорил вчера вечером, после того как вы ушли?
— Ничего.
— И ты ни о чем не спросил? Что касается Джона, то его я прекрасно знаю, а вот тебя, черт побери, не понимаю? Ты что, робот, что ли? Компьютер, запрограммированный Джоном? Неужели тебя не заинтересовало, если уж не встревожило, его заявление по поводу статуэтки?
— Я не робот, — обиделся Майк, зло блеснув глазами. Я на всякий случай отступила от него на шаг. — И если ты, — продолжал он, — не прекратишь доставать меня, Томми, я тебе это докажу. Я просто не успел...
— Да идите же!
Хотя расстояние в десять ярдов несколько приглушило этот окрик, я чуть не подпрыгнула, так он был громок.
Мое замечание отбило у Майка охоту быть галантным кавалером, и он, не дожидаясь меня, потрусил вперед.
Деир эль-Бахри, место старого поселения, давшего имя храму, слегка вклинивалось между скалами на западе и, обогнув с обеих сторон развалины, спускалось к реке. Я шла за Майком по тропке, наклонно бегущей от храмовой дороги к подножию скалы, где нас ждал Джон. После полудня ослепительно яркое солнце почти обесцвечивало скалы, но в этот час они еще сохраняли свою удивительную желто-коричневую окраску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70