либо взбодриться, либо перерезать себе горло. Вторая была слишком радикальной. Возможно, я и неврастеничка, но еще не сошла с ума. А когда зашло солнце и прохладный ветерок прокрался в номер, я подумала, что и за эту малость можно быть благодарной судьбе. Тут я догадалась, что мое нервное состояние частично вызвано голодом: с самого утра я ничего не ела. Поэтому я позвонила вниз и заказала что-нибудь поесть. Потом приняла душ, вымыла голову и надела новую ночную рубашку, которую купила специально для путешествия. Мелочи, но они помогали. На собственном горьком опыте я познала, как велико значение мелких повседневных дел.
Они меня отвлекли, и еда тоже. Когда я жевала довольно сухой сандвич с цыпленком, мысли мои вернулись к квартире и вечерней газете, но воспоминание пробудило не отчаяние, а любопытство. Анализируя это обстоятельство, я поняла, что достигла некоего поворотного пункта. Появилась первая слабая трещинка в ледяной стене, и в первый раз здравый смысл возобладал над навязчивой идеей.
Странная получилась история с той газетой.
Тогда это было как ответ на молитву. Я даже не задумалась над подобным чудом, что доказывает, как я теперь понимаю, до чего дошла моя неврастения.
После того как пришло письмо от Абделала, мной владела одна мысль — как попасть в Луксор. Я попросила отпуск и всем рассказывала о своих планах, не имея ни малейшего представления, как смогу их осуществить. Причина была самая банальная — мне не хватало денег. У меня было несколько облигаций, но разве я могла ими воспользоваться? Они предназначались на черный день, на случай гипотетической, но неминуемой катастрофы, которая рано или поздно грозит любому человеку.
Я осталась одна-одинешенька на свете, без родственников, без какой-либо поддержки. Потратить последние гроши на столь сумасбродное предприятие я не решалась. Должно быть, хватило ума не делать этого.
Вернувшись в тот вечер домой с работы, я обнаружила вечернюю газету, как обычно, на коврике под дверью. Разносчик газет всегда исправно исполнял свои обязанности, но впервые он взял на себя труд положить газету вверх той страницей, где помешались объявления, и жирно обвести красной ручкой единственно нужно мне в колонке частных объявлений.
В самом объявлении не было ничего из ряда вон выходящего. Немало людей ездит в Египет, а некоторые так непристойно богаты, что им оплатить лишний билет на самолет все равно что мне купить лишний тюбик зубной пасты. И если бы у меня была дочь вроде Ди, мне не хотелось бы, чтобы она моталась по миру — а особенно по салонам Рима и Парижа — без сопровождения. Ну а то, что она сломала ногу, катаясь на лыжах за неделю до того, как должна была присоединиться к своему отцу, сделало присутствие компаньонки просто необходимым.
Нет, заявка на респектабельную молодую леди (с рекомендациями) для сопровождения семнадцатилетней особы до Египта взамен на билет на самолет не была чем-то из ряда вон выходящим. Удивительно другое — кто так пекся обо мне и моих планах и постарался, чтобы это объявление попалось мне на глаза столь необычным образом?
Тогда я не задалась вопросом, решив, что это один из моих многочисленных знакомых (друзей у меня не было). Последующие дни я провела в хлопотах: связывалась по телефону с Ди, доставала рекомендации, подтверждающие мою респектабельность, и занималась сборами. У меня не было времени звонить своим шапочным знакомым.
В номере отеля стало почти темно. Я повернула выключатель, и комнату залил свет, однако на проблему, над которой я теперь ломала себе голову, это света не пролило. Наконец я решила, что, если отбросить эмоции и взглянуть на дело здраво, ни один из моих знакомых не предпринял бы такого странного маневра, чтобы привлечь мое внимание к объявлению. Они сказали бы мне о нем или послали по почте с сопроводительной запиской. Нет, это какой-то незнакомец хотел, чтобы я добралась до Египта. Кто-то изучил для меня газеты. Значит, этот кто-то был другом.
Я сидела и смотрела, как сквозняк шевелил сборки противомоскитной сетки. Здорово было узнать, что у меня есть друг. Вот только...
Вот только если мой друг действительно хотел мне помочь, почему он или она не сделали это открыто? Зачем все эти уловки с газетой? Поездка закончилась провалом. Неужели кто-то надеялся именно на такой результат?
Эта версия имела еще меньше смысла, чем первая. Я могла считать, что у меня нет друзей, но я знаю наверняка, что у меня нет врагов. Даже Джон, мой злой гений, вероятно, питал ко мне чувство не сильнее чем безразличное презрение...
Наружная дверь, которую я опять забыла запереть, распахнулась настежь. В дверном проеме стоял Джон.
Если бы у меня было слабое сердце, я упала бы замертво. То, что он появился, стоило мне о нем подумать, было так же сверхъестественно, как появление джинна из бутылки.
Моя нейлоновая ночная рубашка серийного производства, вся в рюшечках и оборочках, являла собой суррогат роскоши для стесненной в средствах девушки. Я вскинула руки и обхватила ими свои голые плечи. Жест был глупым и древним, как мир. Рот мой открылся, но не для приветственной речи, — дара речи я лишилась напрочь.
Он стоял, держась рукой за дверной косяк, и, сдвинув брови, смотрел на меня. Мне было хорошо знакомо это хмурое выражение во время небольших бесед, которые мы имели от случая к случаю в его кабинете, особенно после того, как Майк обнаружил паука в чернильнице. Для Блоча он приоделся, я же такой чести не удостоилась: на нем была его рабочая одежда — грязные хлопковые брюки и мятая рубашка. Закатанные рукава и ворот обнажали темную, как у арабов, кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70