- Ты не откажешь мне в небольшом поцелуе?
- О, вы чрезвычайно обходительны, милостивый государь! Ладно уж, один раз тебе разрешается меня поцеловать. Он ушел вниз, но мы с ним скоро помиримся.
Я не сразу понял, что она говорила о бароне фон Малхине.
- Мы с ним повздорили. Чрезвычайно серьезный получился спор.
- Да с кем же?
- Как с кем? С бароном, конечно. По поводу нашего одурманивающего яда. Он настаивал на том, что мы с ним не должны принимать его. "Мы вожди,сказал он,-и должны стоять над событиями. Наша задача - направлять их, а не быть вовлеченными в их водоворот". Вот по этому поводу мы и повздорили. Я сказала, что вождь должен чувствовать в унисон с толпой, он должен думать ее мыслями. Одним словом, я не смогла убедить его, а он не смог убедить меня. Когда мы расстались, у него было ужасное настроение.
- Ты действительно хочешь принять этот дурман, Бибиш? - спросил я.
- Иди сюда и садись,- сказала она и потянула меня на стоявшую у камина скамью.- Дорогой мой, я его уже приняла. Если ты хочешь меня предостеречь, то сейчас уже слишком поздно. Я должна была принять его. Ты должен понять меня. Видишь ли, я не слишком счастливый человек... Может быть, именно потому, что утратила веру. Мне так хочется снова ходить в церковь и молиться, как я молилась в детстве. С тех пор как убили моего отца, я... Впрочем, ты ведь наверняка ничего не знаешь. Я мало кому рассказываю об этом. Когда в Греции была провозглашена республика, его схватили и... Нет, кажется, это было во время уличных боев. Он был осужден военно-полевым судом и расстрелян... Он был адъютантом короля. Из нашего дома было совсем недалеко до места казни, и мы слышали выстрелы и барабанную дробь. С того самого дня я перестала молиться и начала верить только в науку. Но мне больше всего на свете хочется снова обрести способность молиться, я так мечтаю вернуть свою детскую веру... Теперь ты меня понимаешь?
Пару минут мы сидели молча. Потом она прижалась ко мне.
- Ты знаешь, я сегодня была у тебя... - внезапно сказала она.-Я искала тебя по всей деревне, а потом пришла к тебе домой и целый час просидела одна-одинешенька в твоей комнате. Я ведь обещала, что приду, как только работа будет закончена. Я очень боялась, но все же поднялась к тебе наверх. Твой хозяин все еще кашляет. Почему в твоей комнате постоянно пахнет хлороформом? Этот запах ужасно утомляет меня. В камине горел огонь, было тихо-тихо... Я чуть было не заснула. А что же ты? Где ты был? Взял да и заставил меня дожидаться понапрасну. Ты искал меня здесь? О Боже, значит, ты искал меня везде, но только не у себя дома! Это забавно.
Она откинула голову назад и захохотала. Ее глаза и ноздри улыбались.
- Сегодня я больше не приду,- отсмеявшись, сказала она.- Я ужасно устала и хочу лечь спать. Пожалуйста, не делай такого кислого и возмущенного лица! Я приду завтра. В девять вечера? Нет, раньше, гораздо раньше! Как только стемнеет. Раздастся стук в дверь, и появится Бибиш. Только сделай, пожалуйста, так, чтобы у тебя больше никого не было. А впрочем, завтра воскресенье. Как, ты не знаешь, что завтра воскресенье? Скажи мне, пожалуйста, в каком мире ты живешь? Тебе, очевидно, очень хорошо в твоем мире. Ведь только во сне или когда необычайно хорошо живется, не знаешь, какой завтра будет день недели.
* * *
Поздно ночью я снова пришел в господский дом.
Я вошел в примыкавший к зимнему саду зал. В этом огромном помещении было жарко натоплено. Густые клубы едкого табачного дыма ударили мне в лицо. Здесь пахло пивом, остывшей едой и потными телами набившихся в огромном количестве в зал людей. Откуда-то неслись звуки гармоники. Крестьяне сидели за пивом и разговаривали гораздо громче, чем обычно. То тут, то там раздавались не совсем понятные мне шутливые выкрики. Женщины уговаривали своих мужей отправиться по домам. Мой хозяин-портной подошел ко мне с каким-то крестьянином, которого представил как своего шурина, и начал настаивать на том, чтобы мы чокнулись.
Барона не было видно. Зато был князь Праксатин. Это он играл на гармонике. Он восседал на пустом пивном бочонке и распевал окружавшим его и взиравшим на него с нескрываемым изумлением крестьянским бабам старинную русскую песню об отправляющихся в бой гусарах.
Он был единственным, кто выпил лишнее.
* Вы витаете в облаках, мой милый. О чем вы думаете? Возьмите, пожалуйста, ваши карты! Вам первому ходить (фр.).
Глава XXI
Весь следующий день я просидел дома. Когда стало темнеть, я отложил в сторону книгу, в чтение которой был погружен до того времени. Я не испытывал нетерпения, поскольку был убежден, что Бибиш обязательно придет, и смаковал свое исполненное счастья и легкого возбуждения ожидание, как смакуют какой-нибудь экзотический плод или старое, выдержанное вино. Время идет - что ж, пускай себе идет! Настанет момент, говорил я себе, и на дворе стемнеет. И тогда раздастся стук в дверь, и на пороге появится Бибиш.
"Но когда же, черт подери, наконец стемнеет?" - спрашивал я себя. Я все еще свободно различал все наличествующие в мой комнате предметы - стул, стол, зеркало, шкаф - и мог еще в деталях обозреть висевшую на стене гелиогравюру - все тот же Шекспир, фигуры короля, шута, молящей о покровительстве женщины и каких-то непонятных послов. Значит, до темноты было еще далеко. Некоторое время я упорно смотрел на картину. Контуры начинали постепенно расплываться... И вот я уже мог распознать только короля и шута, а потом и они растворились в сумраке, и лишь одна позолоченная рамка все еще отчетливо выделялась на стене. А раз так, то на улице еще не стемнело окончательно.
Я не смотрел на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52