..
"...Господин полковник! 25-й драгунский полк, входящий в мою дивизию, имеет в составе кавалерийского депо сто пятьдесят человек без лошадей. Вам нетрудно закупить в вашей местности лошадей по умеренным ценам, чтобы обеспечить моих людей. Позаботьтесь о доставке в полк (который имеет лишь 500 лошадей) как минимум еще ста, чтобы..."
- Да это давно уже сделано! - вмешался Донон. - Я сам...
- Замолчите! - гневно вскричал Эглофштейн. - Йохберг! Следующее!
"От 18 декабря.
Подготовлено лично маршалом Сультом.
Господин полковник! Рапорты, полученные мною из Бискайи, такого рода, что я не имею возможности отозвать оттуда ни одного солдата. А по данным разведки..."
Я невольно перевел дыхание и услышал из уст Гюнтера свое имя:
- Ты! - шипел он злобно. - Это Йохберг научил тебя новым приемам? Этим сладостям? Или Донон? Отвечай!
- "...Разведки, - заорал я, - противник серьезно намеревается осадить город. Известно, что за последние два месяца он создал базы с большими магазинами и непрерывно пополняет их...
Письмо начальника штаба от 22 декабря.
Господин полковник! Я, как и всякий офицер, сознаю, что для славы Франции и интересов императора лучше было бы действовать против армии лорда Веллингтона, нежели бандитских вожаков. И все же я не могу рекомендовать господину маршалу исполнение Вашей просьбы, так как не знаю..."
- Что там пишет полковник Денюэт? - вдруг заинтересовался наш полковник. - Он написал - "не рекомендовать"? Так?
- "...Не могу рекомендовать исполнение Вашей просьбы, - повторил я. Так как я не знаю, чего следует ожидать зимой текущего года в Астурии. И у нас слишком мало хорошей пехоты, чтобы ею разбрасываться, что Вы должны понять, и..."
- Стойте! - гневно буркнул полковник. - Как вы сказали? "Чтобы ею разбрасываться"? Этот Денюэт пишет - "разбрасываться", "рекомендовать"?! Да он в равном со мной звании! Эглофштейн! На это наглое письмо уже ответили?
- Нет еще, господин полковник!
- Возьмите перо! Запишите, что я вам продиктую, и отправьте письмо при первой возможности! Тоже мне, Денюэт!
Он гневно прошелся широкими шагами по комнате и начал диктовать:
"Господин полковник! Прошу ограничиться в будущем тем, чтобы передавать мои предложения господину маршалу без Ваших рекомендаций, и известить меня об этом..." Нет! Это еще недостаточно резко!
Он остановился, беззвучно шевеля губами, и обдумывал вызывающую фразу. Мне пришлось ждать, и я стоял в нерешительности, не зная, что делать, и в этот злополучный миг Гюнтер совсем отчетливо, громко и медленно выговорил:
- Ты! Дай мне поцеловать свою голубую родинку!
Я не вспомню, что в эту минуту делалось со мной. Был ли я оглушен? Или в моем мозгу пронеслись сотни видений ужаса, которые я тут же позабыл? Знаю только, что, придя в сознание, я ощутил бурную дрожь в ногах и руках, а на спине - ледяные струйки... Опомнившись, я сказал себе: ну, пришел час, перед которым мы тряслись целый год, пришел - теперь мужайся! Держись твердо! И я решился взглянуть на полковника.
Он стоял, выпрямившись, только губы плотно сжались, словно от приступа головной боли. И - одним рывком обернулся к Эглофштейну... теперь должен был грянуть взрыв...
Совсем спокойно, без волнения, почти отрешенно, он продолжил:
- "Вы поступите правильно, полковник, если впредь... ограничитесь..."
Возможно ли? Мы украли у него жену, он точно узнал это - и спокойно диктовал свое письмо до конца, будто ничего не случилось... Мы не сводили с него глаз. Эглофштейн перестал записывать. Но Гюнтер добавил еще:
- Голубая родинка! Слушай! А Донон ее целовал, и Эглофштейн, и Йохберг тоже?!
Ни один мускул не шевельнулся в лице полковника. Он стоял весь напрягшись, слушая, и на его сжатых губах застыла складка боли, а быть может - насмешки... Потом он резко прошагал к окну и отворил его. С улицы донесся далекий шум, гудение, и он, кажется, слушал только эти звуки.
Теперь Эглофштейн вскочил с внезапной решимостью. Он отбросил перо и встал перед полковником - прямой как свеча.
- Господин полковник! Я признаю себя виновным. Что я - в вашем распоряжении, это разумеется. Жду ваших приказаний, господин...
Полковник прервал его.
- Мои приказания? Я думаю, момент слишком серьезный, чтобы я из-за вздора лишил полк хотя бы одного офицера!
- Из-за вздора?! - еле выдавил Эглофштейн, остолбенев. Легкое пожатие плеч. Презрительный взмах рукой.
- Важно мне было только узнать правду, и теперь я ее знаю. Она меня не потрясла. Дело кончено!
Я ничего не мог понять. Мы ждали взрыва ярости, гневного приказа уничтожить всех нас, а услышали холодные, спокойные, почти мудрые слова.
И полковник продолжал при общем молчании:
- Никогда я не обманывался, будто это сходство, поразившее мои чувства, - не просто внешнее... И лицо, и осанка, и цвет волос - да, все это одинаковое. Но верности я ничуть и не ожидал от нее, от несчастной игрушки бессмысленного случая...
Шум снаружи усилился и явно приближался; мы уже могли различить отдельные голоса. И Гюнтер все еще бормотал, но никто уже не обращал на него внимания.
- Вы так удивленно смотрите на меня? - почти добродушно улыбнулся полковник. - Вы всерьез ожидали, что я буду играть роль ревнивого Панталоне из-за твари, которая столь многим из вас понравилась? Ну да вы просто смешны, господа. Эглофштейн, идите, выясните, что происходит на улицах.
Тот повиновался, а полковник отворил обе створки окна и выглянул, склонившись, наружу. Шум, крики наперебой... Потом - потише. Порыв сквозняка взметнул со стола бумаги.
Эглофштейн вернулся почти сразу.
- Толпа на рынке прорвала кордон, - доложил он. - Лейтенант Ловассер сброшен с коня и покалечен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56