Фельдшер из гессенского полка стоял подле койки и разрывал на полосы полотняную рубашку, готовясь сменить повязку на ране.
Следом за мной вошел гессенский капитан граф Шенк цу Кастель-Боркенштейн, держа одной рукой поводок своей неразлучной спутницы борзой собаки, а другою опираясь на палку: его тоже ранили при отступлении из люнета "Mon Coeur". Прихрамывая и ругаясь, он первым делом обратился к Эглофштейну: зачем его сюда вызвали, ведь он приехал прямо с форпостов, и, верно, его присутствие там будет полезнее, чем торчать здесь. Но Эглофштейн только пожал плечами и указал на сидящего за столом полковника. И Брокендорф начал громко ворчать: его люди остались без квартир, всю ночь протоптались по колено в снегу и грязи, у всех плащи насквозь промокли...
Полковник взглянул на него, развернул на коленях карту города и окрестностей и потребовал тишины.
Когда он начал говорить, я услышал вокруг себя перешептывания, и на миг мне почудилось, будто все глаза обращены на меня, словно я - на скамье грешников, а все остальные собрались судить меня. И Донон угнетенно уставился в пол, и даже Эглофштейн угрюмо озирался и бросал косые взгляды на койку раненого Гюнтера. Один Брокендорф выглядел и теперь упрямым, нетерпеливым и раздосадованным, словно он уже потерял из-за этого вызова много времени впустую.
Но уже после первых фраз командира я понял, каким нелепым был мой страх. Сразу же стало ясно, что полковник и не подозревает об истине и по-прежнему считает виновником беды мертвого маркиза де Болибара.
Мерзкая дрожь отпустила меня, напряжение, которое держало меня в струне, стало медленно уходить, и я лишь теперь почувствовал, до чего утомился. И присел на кладку дров, приготовленных за печью.
Я слышал, как полковник говорил о ночном сражении и хвалил стойкость гессенцев и хладнокровие их офицеров. О нашем полку он не сказал ни слова, а гессенские офицеры поглядывали на нас насмешливо, и раздосадованный Донон громко зашептал Эглофштейну:
- А если бы все держались, как наш Гюнтер, так и укреплений мы не потеряли бы...
Лейтенант фон Дубич из полка "Наследный принц", толстый человек с красной физиономией поварихи, которая целыми днями не отходит от плиты, уловил эти слова и бросил Донону:
- Что это значит? Не хотите ли сказать, будто кто-то из нас не выполнил свой долг?!
- Как и сказал сейчас господин полковник! - включился капитан Кастель-Боркенштейн. - Вы все слышали? Мои гренадеры отошли последними!
Донон не ответил, но опять прошептал на ухо Эглофштейну - так, чтобы другие не могли не услышать:
- Я как раз подошел, чтобы застать и увидеть этот отход. Они бежали и прыгали, как портняжка на Пасху...
Теперь уже никто не слушал полковника - в ответ на это замечание посыпалась брань, острые словечки летали в воздухе. Лейтенант фон Дубич, побагровев, кричал на Донона, офицеры топали ногами, шпоры звенели, а собака Кастель-Боркенштейна взлаивала, пока полковник наконец не грохнул обоими кулаками по столу, требуя порядка.
Шумевшие притихли и только мерили друг друга гневными взглядами. Один Брокендорф не унимался. Он использовал общую перебранку, чтобы дать выход своей обиде: казармы его роты сгорели, а новых она до сих пор не получила.
- Сколько же еще, - кричал он, - мои люди должны толочься под дождем на улице? Это же позор! Или ждать, пока они захлебнутся в грязи?
- Вашим людям я еще час назад отвел помещения! - указал ему полковник.
- Помещения? И это вы называете квартирами?! Овечье стойло и сарай, где и четверть моих людей не поместится, и еще крысы прыгают у них по головам!
- Места там хватит на две роты! Но вы, Брокендорф, вечно спорите...
- Господин полковник, это мой долг, команди...
- Ваш долг - молчать и выполнять мои приказания! Вы поняли?
- Весьма обязан, господин полковник! - прошипел Брокендорф, даже вспотев от гнева. - Канальи могут захлебываться в грязи... Канальи могут задыхаться в дерьме! Если только в штабе каждый господин в своей теплой комнате...
Он проглотил остальное, что уже было у него на языке, потому что полковник, побагровев, выскочил из-за стола и, сжав кулаки, бросился к Брокендорфу. На лбу полковника вздулись жилы, и он зарычал как медведь:
- Кажется, капитан, ваша сабля стала вам тяжела? Дорога до гауптвахты - недалекая!
Брокендорф отступил и молча уставился на полковника. Он всякий раз терял дерзость и упрямство, когда видел начальника в такой ярости. И вокруг наступила мертвая тишина. Полковник медленно повернулся и снова сел за стол.
Еще минуту слышно было только потрескивание бумаг, которые нервно перебирал полковник.
Потом он продолжил свое сообщение. Голос звучал спокойно, словно яростной вспышки не было.
- Город и гарнизон - в крайне стесненном положении. Правда, новой атаки инсургентов в ближайшие дни едва ли следует опасаться, так как маркиз де Болибар, который направлял последние операции противника сигналами из города, - полковник поискал глазами Салиньяка, - по достоверным сведениям, этот маркиз нашел свой конец при взрыве в монастыре. Сейчас у инсургентов нет ни вождя, ни плана действий. И все зависит от одного: успеет ли бригада д'Ильяра подойти, прежде чем герильясы примут самостоятельное решение, узнав о гибели своего генерала и строителя планов... Если же они пойдут на штурм, мы погибли. Потому что у нас вовсе нет пороха и боеприпасов...
- Пить! - громко простонал Гюнтер в соседней комнате. Фельдшер, слушавший полковника у двери с трубкой в руках, выскочил туда, схватив кружку с водой, пока все подавленно молчали.
- Нет пороха, - растерянно пробормотал фон Дубич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56