- Так дайте ее сюда! - крикнул вдруг пробудившийся Брокендорф из своего угла. - Она кто? Дочка портного? Или шлюшка парикмахера?
- Нет, ее отец - дворянин, сеньор, один из тех, кого весь свет почитает как родовитых господ, но при этом он так беден, что у нее никогда не было незаштопанной рубашки. И времена нынче скверные, налоги и проценты стали просто невыносимы. Он почтет для себя за честь, если его дочка удостоится внимания господ офицеров.
- Он занимается каким-нибудь ремеслом? - поинтересовался Донон.
- Он пишет картины, - сообщил алькальд. - Портреты королей, императоров, образа пророков и апостолов. Предлагает их на продажу у церковных дверей, а по вечерам - в трактире. Он очень искусен, умеет рисовать и людей, и животных: святого Роха он изобразил с собакой, святого Никасия - с мышью, святого Павла - с вороном.
- А его дочь? - спросил Гюнтер. - Если ей не больше семнадцати, так девицы этих лет в вашей стране - как волынки у нас в Германии: только тронь, они сразу визжат...
- Его дочка, - заверил алькальд, - будет рада принять господ офицеров.
- Так - alons16! Вперед! Что мы здесь сидим? - возбужденно возгласил Брокендорф. - Раз есть у ней горшочек, так я хочу в нем повариться!
- Но нынче уже слишком поздно, - осторожно возразил алькальд, глядя на пьяного капитана с беспокойством. - Может, в другой раз, сеньоры, может завтра после обеда? В это время сеньор дон Рамон д'Алачо уже спит. Сегодня, я думаю, лучше всего лечь в постели...
- Вы готовы? - сразу подавил его Эглофштейн властным тоном. - Да? Тогда не говорите больше, пока вас не спрашивают! Вперед! Возьмите факел и пошли! Салиньяк! Пойдете с нами?
- Я жду моего слугу. Не знаете, барон, куда он девался?
- Товарищ! - Эглофштейн уже накинул плащ. - Вам опять не повезло с выбором слуги. Он оказался вором. У одного из моих солдат он поутру стащил кошелек. Кошелек нашли при нем, но талеры исчезли.
Салиньяк не казался ни удивленным, ни обиженным.
- Ну и что, вы его повесили? - спросил он, не подымая головы.
- Не совсем так, товарищ! Мы его расстреляли здесь же, во дворе. Ведь плотники обещали нам виселицу только на той неделе...
Ответ ротмистра прозвучал достаточно странно. Я часто вспоминал его слова в последующие дни.
- Я так и знал, - мрачно вымолвил он. - Еще ни один человек, который проходил со мной какой-то путь, не заживался после этого долго...
Он повернулся к нам спиной и зашагал по комнате.
А мы вышли и побрели, ступая след в след по глубокому снегу и завернувшись в свои плащи, за алькальдом. Он провел нас по Калле де лос Аркадес, затем через улицу Кармелитов и по "широкому бульвару", на котором едва ли две телеги могли разъехаться. Всюду царила тишина и безлюдье, потому что полуночная месса уже давно закончилась. Мы миновали церковь Богоматери дель Пилар и у башни Хиронелла вышли на площадь, окруженную шестью каменными статуями святых в человеческий рост.
Весь этот путь мы прошагали молча и дрожа от холода. Только алькальд болтал, останавливался через каждую сотню шагов и показывал нам своей палкой с серебряным набалдашником то на какой-нибудь дом, то на часовню. Вот здесь, рассказывая он, до прошлого года жил человек, кузен которого служил советником королевского трибунала. А там одно время проживал судья Королевского суда по делам Индий, известный дон Антонио Фернандес; на другом месте останавливался в жаркий день отдохнуть по дороге архиепископ Сарагосы, потому что одной из его лошадей надо было сменить подкову. В маленькой молочной справа от церкви в прошлом году случился пожар и погибла жена владельца. А вот в той лавке господа могут купить все, что потребно офицеру для его службы...
Перед церковью алькальд задержался подольше, перекрестился и указал на лист бумаги, приклеенный к церковной двери.
- Здесь записаны имена всех граждан, которые в этот раз предаются позору за нарушение поста или непосещение исповеди. Наш отец настоятель...
- Желает, чтобы зарос твой рот, да чтоб и с ним то же сделалось! - зло крикнул Гюнтер. - Что ты заставляешь нас мерзнуть! Веди дальше! Мы за тобой идем не затем, чтобы молиться!
Он умолк, споткнувшись о труп осла, занесенный снегом, - прямо посреди улицы. Вымочив одежду в снегу, он вскочил и начал яростно бранить Испанию, всю страну и ее жителей, которые не умеют поддерживать у себя порядок и виновны в его неприятности.
- Что за страна - грязь и безделье! Навоз на улицах, ржавчина на железе, дыры да заплаты, в деревьях - черви и на всех полях - сплошь сорняки!
- Здесь даже луна - дура, не знает никакого порядка! - подхватил хмельной Брокендорф. - Вчера она была худа, как сушеная селедка, а сегодня растолстела, будто супоросная свинья!
Так мы наконец добрались до дома дона Рамона д'Алачо, дочь которого звалась Монхитой. Домик был низенький и плохонький и стоял на углу площади Шести Святых.
Гюнтер взялся за дверной молоток и начал громко стучать.
- Эй! Сеньор дон Рамон! Отворите! К вам гости пришли!
Но в доме все было тихо. Снег пошел гуще, и хлопья прямо висели на нашей одежде и шапках.
- Смелее! Вышибай ворота! - закричал Брокендорф, хлопая руками, чтобы согреться. - Ломай их, они же не крепче английских линий при Торре Ведрах!
- Отворите, сеньор сонного дома и храпова двора! - орал Гюнтер, обрабатывая створку ворот молотком, - Отворяй, или мы вышибем двери и окна!
- Живо отворяй, не то мы и печки в твоем доме разнесем! - рычал Брокендорф, совсем позабыв, что он снаружи, а печи - внутри, если они вообще есть...
В соседнем доме отворилось окно и высунулась голова в колпаке с кисточкой. И сразу же исчезла, со стуком захлопнув окно. Видно, наши заснеженные плащи напугали полусонного горожанина, и он теперь, дрожа, забрался в постель и шепчет своей жене, что шесть святых слезли с постаментов и шумят перед дверью соседа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56