Второе имя Беаты было Эдельтрауд, но она категорически запретила нам так себя называть.
Друг Витольда Эрнст, он же аль-Хаким, долго рассказывал мне о том, что его жена уехала в Америку, сын остался на второй год, а с Витольдом они познакомились в СДПГ. Этот лысеющий человек был очень общительным и приятным, но мне хотелось говорить только с Витольдом, лишь ему дарить свои взгляды и улыбки. А вот Беата уже нашла с ним общий язык. Если ей нравился мужчина, она забывала обо всем на свете. Вполуха я прислушивалась к их разговору. Вначале они вели крайне серьезную беседу о программе для высших народных школ, затем в шутливом тоне принялись сплетничать об одном чудаковатом пожилом преподавателе, а под конец развеселились так, что смеялись до слез и никак не могли остановиться. Мне было немного неприятно, что я не могу посмеяться от всей души вместе с ними. Но в то же время я не хотела обидеть дружелюбного доктора Шредера. Нужно было принимать участие в общем разговоре и держать себя вежливо. Но чем больше оживлялась сидящая рядом со мной Беата, тем быстрее улетучивалось мое хорошее настроение.
Между тем люди за нашим длинным столом пьянели все больше и кричали все громче, так что становилось трудно продолжать разговор. Тут Беата повернулась ко мне:
— У тебя что, голова болит? Ты сидишь с таким мрачным лицом!
Я заверила ее, что все хорошо, но, может быть, стоит поискать другое место, где воздух посвежее, а отсюда уйти. Я надеялась, что тогда мне удастся сесть рядом с Витольдом или хотя бы напротив него. Возражений ни у кого не было. Витольд даже подмигнул мне исподтишка, и у меня немного отлегло от сердца.
Мы шли узенькими переулками, которые были с любовью украшены разноцветными фонариками. Эрнст Шредер затащил нас в тир:
— Мы добудем нашим дамам прекрасный цветок!
От стрельбы мне стало не по себе: у нас с Витольдом с этим было связано слишком много неприятных воспоминаний. Эрнст Шредер продолжал упражняться в меткости, пока наконец не выиграл жуткую лиловую орхидею из пластика, которую галантно преподнес мне. Витольд пробовать не стал: сказал, что не хочет и не умеет стрелять.
Тут Беата выпалила:
— Я сделаю выстрел в твою честь!
Она сразу же попала в цель. Во всем, что касалось ловкости, у нее был талант от природы. Ей досталась красная роза, которую она долго пристраивала к воротнику рубашки Витольда. По-моему, она слишком за ним увивалась. Потом она весело заявила, что хочет покачаться на деревенских качелях.
— Тут уж я пас, — сказал пухлый Эрнст, — у меня при одном взгляде на качели начинает кружиться голова.
Мне тоже не очень хотелось, чтобы вся эта толпа заглядывала мне снизу под широкие юбки. Но моим мнением никто не интересовался. Беата просто взяла Витольда под руку, и вскоре оба взмыли ввысь. Они стояли на качелях совсем близко друг к другу и весело хохотали. Это было пошло до отвращения.
Наконец они спрыгнули на землю. Витольд выглядел очень бледным и больше не смеялся.
— По-моему, тебя сейчас стошнит. Не забывай, что тебе уже не двадцать, — дружелюбно заметил Хаким.
А вот Беата не упускала возможности прикинуться двадцатилетней девушкой, хотя была ровно на три месяца старше меня: она заявила, что голова у нее никогда не кружится и что профессия кровельщика или трубочиста подошла бы ей как нельзя лучше.
Витольд не слушал ее: он пытался добраться до ближайшей скамейки.
— Слушай, старик, — сказал Эрнст Шредер, — приди в себя! Ты что как в воду опущенный? Или тебе совсем худо стало?
Витольд судорожно сглотнул.
— Представляешь, я взлетаю на качелях, хохочу во все горло, издаю какие-то обезьяньи звуки и вдруг замечаю внизу двоих учеников из Ладенбурга!
— So what? — наивно воскликнула Беата. — Учителя, что же, вовсе не люди?
Эрнст поспешил разъяснить ей ситуацию:
— Райнер на больничном, и ученики думают, что он лежит дома, в постели. И вдруг они видят его на качелях! Они могут подумать бог знает что. Теперь, если они решат прогулять урок, то, чего доброго, будут его шантажировать.
— Погоди, — сказал Витольд. — Я, конечно, на больничном, но мне поставили диагноз — «тяжелое психическое истощение на почве депрессии». Врач категорически запретил мне валяться в постели и подолгу размышлять. Он рекомендовал мне побольше гулять.
Витольд как-то резко погрустнел и сказал, что хочет домой. Он все продумал: приехал сюда на велосипеде, чтобы не пришлось вести машину в нетрезвом состоянии. Я вызвалась доставить его домой на своей машине, погрузив на нее велосипед, однако он мрачно заметил, что не будет меня утруждать. Дескать, сегодня ему хочется переночевать дома, в собственной постели, а до Ладенбурга его вполне сможет подбросить Эрнст.
На этом мы расстались. Днем я заезжала за Беатой, и теперь мне надо было отвезти ее домой. Мы сели в машину, и тут началось:
— Рози, а ты произвела на этого доктора Шредера неизгладимое впечатление! Поздравляю!
Я промолчала. Какая чушь! Беата сказала это только затем, чтобы я принялась восхищаться ее собственными успехами. Ну уж нет! Такого удовольствия я ей доставлять не собиралась. Меня так и подмывало высадить ее где-нибудь в темном переулке, но я не хотела показывать ей переполнявшие меня разочарование и ярость. Никаких прав на Витольда у меня не было, к тому же приходилось делать вид, будто мы только что познакомились.
Так и не дождавшись проявления безудержного восторга с моей стороны, Беата принялась расхваливать себя сама.
— По-моему, сегодня я тоже была на высоте, — начала она.
Мне казалось, что я вот-вот расплачусь.
— Оказалось, что у нас с Энгштерном много общих знакомых, к тому же наши дети дружат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66