ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Она сидит в комнате, на стуле, в ее погасших глазах ужас...
- Я же кричала тебе... - роняет безнадежно.
- Очень хорошо! - Сержант госбезопасности в штатском обрадован так искренне, что беззастенчиво потирает руки. - Первое: по-че-му ты не хо-тела, чтобы он... - кивок в мою сторону, - пришел сюда? От-ве-чать!
Лена молчит, и я понимаю, что с нею, с ее родными покончено навсегда. Жизнь разлучает нас, я это чувствую, вот, и у няньки были такие же затравленные, как теперь у Лены, глаза... И всего-то разница, что у нянечки черные, а у Леночки - голубые... Эх, Лена-Леночка...
- Ты подтверждаешь свою с нею связь?
- Это в каком смысле? - нагло впериваю в него немигающие глаза. Умею. Играли с Ульяной в "гляделки".
Ежится. Не привык, чтобы так разговаривали.
- Ты напрасно храбришься, парень... - тянет с угрозой. - Ты влип в очень нехорошую историю...
- Да ладно вам... Я, честно говоря, даже не понимаю. Вы, товарищ, хоть бы документы у меня спросили, установили - кто, что... А то так вот, с места в карьер - ведь и ошибиться можно, нет?
Вглядывается оценивающе:
- Предъяви.
- Нету. Еще не выдали. Но - вот-вот. Ладно, товарищ. Я говорю правду. Лена давно не посещает школу. Я решил ее навестить. Это преступление?
- Мы все проверим. Фамилия?
- Вы бы с этого начинали... Дерябин. Сергей. Алексеевич. Отец погиб. Мать жива.
В его лице появляется что-то осмысленное:
- Твой отчим - товарищ Полюгаев?
- Угадали. А что с Леной?
Усмехается.
- О твоем поведении я доложу. Товарищу Полюгаеву. Все. Пошел вон.
И я понимаю, что теперь и в самом деле пора уходить. Бросаю на Лену самый любящий, преданный взгляд, на какой только способен. И вдруг она презрительно морщится.
- Беспроигрышная игра, Дерябин. Ворон ворону глаза не выклюет.
Я думал, что уйду триумфатором.
Увы...
Весна в разгаре, и жизнь вошла в привычную колею. Отчим встает рано, но ведет себя тихо, незаметно. После моего "освобождения" Трифонович поглядывает на меня с беспокойством, но в споры не вступает и вообще предпочитает отмалчиваться. А мама воспарила в небеса. Каждый день она делает новую прическу, красит губы разными помадами и меняет платья раз в неделю. Такой я ее не знал. Впрочем, любящая женщина... Чего она не сделает ради того, кого любит. Моя обида не накапливается, но и не проходит, что делать. Я не грублю, не насмешничаю, я даже готов (и делаю это каждый день) поцеловать маму в пылающую щечку, но поцелуи мои холодны. Того, что было, не вернуть.
Была бы нянька - она бы помогла советом, делом, может быть, ей удалось бы помирить нас... Но Ульяны, то бишь камер-юнгферы Евгении Берг, нет и не будет, с каждым днем эта ужасная истина доходит до меня все непримиримее, все яростнее. Какая потеря... И как мы это допустили. Впрочем... Наивные мыслишки, сэр. Даже глупенькие. Мама хороший, добрый человек; когда-то, в огне и дыму Гражданской она совершила поступок (вернее, согласилась с отцом) и спасла юную девочку, не раздумывая о том, что та - ярчайший представитель враждебного класса. Почему она так поступила? Что ж... Она любила папу, а папа (пусть он потом стал чекистом со знаком доблести "За беспощадную борьбу с контрреволюцией", Пятый юбилей) добрый, честный, порядочный человек. Романтик. Тогда многие такими были. Для них "карающий меч диктатуры пролетариата" только символ. Я ведь знаю, как тяжело пережил отец 37-й... Как не спал по ночам. Ходил из угла в угол. Куда-то звонил. Что-то писал и отправлял поутру. Но Ульяна... "Евгения" - та бы сказала: "Прибрал Господь раба Своего вовремя, благо сотворил". У нашей "камер" был свой взгляд на вещи.
Румяный отчим ест мало, делает гимнастику, пытается вовлечь и меня. Сопротивляюсь - поспать лишние полчаса куда как лучше, чем даже в кино пойти. Но отчим приносит гантели, и мы начинаем трудиться вместе. Я вдруг замечаю, что он даже нравится мне, уж не знаю чем. Спокойный. Уверенный в себе. Ни одного лишнего слова. С мамой обращается подчеркнуто воспитанно, нежно даже. Бог с ними. У них своя жизнь, я в нее не впишусь. Но вдруг замечаю, что под рукавами моей легкой рубашки начинают перекатываться вполне ощутимые бицепсы.
Девятый позади, каникулы. Как и всегда (как некогда, при папе), собираемся на дачу.
- Опять в Мельничный? - спрашивает мама.
- А что? - отзывается отчим. - Хорошее место. Я - когда в охране товарища Жданова состоял - круглый год там проводил. Озеро. Город виден. Красиво.
И добавляет, поймав мой недоумевающий взгляд:
- В Мельничном дача товарища Жданова.
- И город видно? - В моем голосе неприкрытая издевка.
- Убедишься сам... - Отчим невозмутим.
И вот трясемся на полуторке, оказывается, мама договорилась с владельцем дачи, на которой мы жили еще в прошлом году, удобнее сразу без поисков и нервотрепки... Мне все здесь знакомо - качели на высоком суку длинной сосны, кашляющий сын хозяина - он похож на дореволюционного писателя, особенно когда не слишком подстригает свою черную с проседью бороду. И начинается сладкая дачная жизнь...
Почему же я не знал, что отсюда виден город? Папа не показал, ему недосуг, а сам... Откуда такое придет в голову? Отчим ведет меня на высокий обрыв за озером. Ч-черт... верно. Любимый Ленинград синеет на горизонте. Дома, трубы фабрик.
- Как бы и не разлучились... - улыбается Иван Трифонович. - Вот что, Сергей... Тебе один год остался. Наступит 41-й, осень, и ты загремишь в нашу школу. Готовься. Главное: язык на замке, мысли в узде. И не ругай меня, не спорь, я тебе дело говорю. Будь ты другим чуть-чуть - мне бы в голову не пришло. А так... Ты рискуешь сильно огорчить маму, опорочить светлую память отца. О своей судьбе я промолчу...
Я наливаюсь. Черт бы его взял! Оказывается, таил за пазухой, гад такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
- Я же кричала тебе... - роняет безнадежно.
- Очень хорошо! - Сержант госбезопасности в штатском обрадован так искренне, что беззастенчиво потирает руки. - Первое: по-че-му ты не хо-тела, чтобы он... - кивок в мою сторону, - пришел сюда? От-ве-чать!
Лена молчит, и я понимаю, что с нею, с ее родными покончено навсегда. Жизнь разлучает нас, я это чувствую, вот, и у няньки были такие же затравленные, как теперь у Лены, глаза... И всего-то разница, что у нянечки черные, а у Леночки - голубые... Эх, Лена-Леночка...
- Ты подтверждаешь свою с нею связь?
- Это в каком смысле? - нагло впериваю в него немигающие глаза. Умею. Играли с Ульяной в "гляделки".
Ежится. Не привык, чтобы так разговаривали.
- Ты напрасно храбришься, парень... - тянет с угрозой. - Ты влип в очень нехорошую историю...
- Да ладно вам... Я, честно говоря, даже не понимаю. Вы, товарищ, хоть бы документы у меня спросили, установили - кто, что... А то так вот, с места в карьер - ведь и ошибиться можно, нет?
Вглядывается оценивающе:
- Предъяви.
- Нету. Еще не выдали. Но - вот-вот. Ладно, товарищ. Я говорю правду. Лена давно не посещает школу. Я решил ее навестить. Это преступление?
- Мы все проверим. Фамилия?
- Вы бы с этого начинали... Дерябин. Сергей. Алексеевич. Отец погиб. Мать жива.
В его лице появляется что-то осмысленное:
- Твой отчим - товарищ Полюгаев?
- Угадали. А что с Леной?
Усмехается.
- О твоем поведении я доложу. Товарищу Полюгаеву. Все. Пошел вон.
И я понимаю, что теперь и в самом деле пора уходить. Бросаю на Лену самый любящий, преданный взгляд, на какой только способен. И вдруг она презрительно морщится.
- Беспроигрышная игра, Дерябин. Ворон ворону глаза не выклюет.
Я думал, что уйду триумфатором.
Увы...
Весна в разгаре, и жизнь вошла в привычную колею. Отчим встает рано, но ведет себя тихо, незаметно. После моего "освобождения" Трифонович поглядывает на меня с беспокойством, но в споры не вступает и вообще предпочитает отмалчиваться. А мама воспарила в небеса. Каждый день она делает новую прическу, красит губы разными помадами и меняет платья раз в неделю. Такой я ее не знал. Впрочем, любящая женщина... Чего она не сделает ради того, кого любит. Моя обида не накапливается, но и не проходит, что делать. Я не грублю, не насмешничаю, я даже готов (и делаю это каждый день) поцеловать маму в пылающую щечку, но поцелуи мои холодны. Того, что было, не вернуть.
Была бы нянька - она бы помогла советом, делом, может быть, ей удалось бы помирить нас... Но Ульяны, то бишь камер-юнгферы Евгении Берг, нет и не будет, с каждым днем эта ужасная истина доходит до меня все непримиримее, все яростнее. Какая потеря... И как мы это допустили. Впрочем... Наивные мыслишки, сэр. Даже глупенькие. Мама хороший, добрый человек; когда-то, в огне и дыму Гражданской она совершила поступок (вернее, согласилась с отцом) и спасла юную девочку, не раздумывая о том, что та - ярчайший представитель враждебного класса. Почему она так поступила? Что ж... Она любила папу, а папа (пусть он потом стал чекистом со знаком доблести "За беспощадную борьбу с контрреволюцией", Пятый юбилей) добрый, честный, порядочный человек. Романтик. Тогда многие такими были. Для них "карающий меч диктатуры пролетариата" только символ. Я ведь знаю, как тяжело пережил отец 37-й... Как не спал по ночам. Ходил из угла в угол. Куда-то звонил. Что-то писал и отправлял поутру. Но Ульяна... "Евгения" - та бы сказала: "Прибрал Господь раба Своего вовремя, благо сотворил". У нашей "камер" был свой взгляд на вещи.
Румяный отчим ест мало, делает гимнастику, пытается вовлечь и меня. Сопротивляюсь - поспать лишние полчаса куда как лучше, чем даже в кино пойти. Но отчим приносит гантели, и мы начинаем трудиться вместе. Я вдруг замечаю, что он даже нравится мне, уж не знаю чем. Спокойный. Уверенный в себе. Ни одного лишнего слова. С мамой обращается подчеркнуто воспитанно, нежно даже. Бог с ними. У них своя жизнь, я в нее не впишусь. Но вдруг замечаю, что под рукавами моей легкой рубашки начинают перекатываться вполне ощутимые бицепсы.
Девятый позади, каникулы. Как и всегда (как некогда, при папе), собираемся на дачу.
- Опять в Мельничный? - спрашивает мама.
- А что? - отзывается отчим. - Хорошее место. Я - когда в охране товарища Жданова состоял - круглый год там проводил. Озеро. Город виден. Красиво.
И добавляет, поймав мой недоумевающий взгляд:
- В Мельничном дача товарища Жданова.
- И город видно? - В моем голосе неприкрытая издевка.
- Убедишься сам... - Отчим невозмутим.
И вот трясемся на полуторке, оказывается, мама договорилась с владельцем дачи, на которой мы жили еще в прошлом году, удобнее сразу без поисков и нервотрепки... Мне все здесь знакомо - качели на высоком суку длинной сосны, кашляющий сын хозяина - он похож на дореволюционного писателя, особенно когда не слишком подстригает свою черную с проседью бороду. И начинается сладкая дачная жизнь...
Почему же я не знал, что отсюда виден город? Папа не показал, ему недосуг, а сам... Откуда такое придет в голову? Отчим ведет меня на высокий обрыв за озером. Ч-черт... верно. Любимый Ленинград синеет на горизонте. Дома, трубы фабрик.
- Как бы и не разлучились... - улыбается Иван Трифонович. - Вот что, Сергей... Тебе один год остался. Наступит 41-й, осень, и ты загремишь в нашу школу. Готовься. Главное: язык на замке, мысли в узде. И не ругай меня, не спорь, я тебе дело говорю. Будь ты другим чуть-чуть - мне бы в голову не пришло. А так... Ты рискуешь сильно огорчить маму, опорочить светлую память отца. О своей судьбе я промолчу...
Я наливаюсь. Черт бы его взял! Оказывается, таил за пазухой, гад такой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183