Полиция никогда не отказывается. Но вот Охранное... И, словно уловив его колебание, взглянула пристально, колюче, с усмешечкой.
- Ваши никогда не отказываются, уж ты мне поверь- несть греха!
"Вот сволочь старая! - ярился. - На понт берет, тварь!"
- Что вы, мадам, - сказал как бы смущенно. - Может быть, общая или Сыскная себе и позволяет, мы же стоим на страже государственных интересов, при чем здесь алкоголь, спрошу я вас?
Смешалась.
- Да я так, ты не обижайся, я от души!
...Из рассказа Малицкой следовало: в один из вечеров конца первой десятидневки марта, покончив все дела в лавке и заперев ее, собралась вкусно поужинать, для чего целый час готовила на плите жаркое с картошкой и даже решила распечатать шкалик, за свои, разумеется, деньги. Ну, села, приступила, и в это время сверху, из квартиры Верки, донесся детский крик и матерная брань нескольких мужчин, среди которых точно опознала Ивана Латышева и Веркиного братца-ворюгу Сингаевского Петьку. Возня продолжалась минут пять, потом все стихло.
- А что за мальчик такой? - осведомился Красовский, закуривая. Молча поставила пепельницу, вгляделась, будто вурдалак перед началом страшной трапезы.
- А то и есть, что это Андрюша Ющинский был, я ведь его видала не раз и даже знакома была - сколько конфектами угощала! Ты слушай: Веркино это дело и ейных родичей-воров, ты мне верь!
Евгений Анатольевич лежал рядом с любимой в кровати и мрачно рассматривал потолок. Был неровен, в точках не то от клопов, не то от раздавленных мух.
- Ты бы побелила, что ли... - произнес укоризненно. - А то как-то нехорошо...
Катя выскользнула из-под одеяла, блеснув на солнце, пробивающемся сквозь занавески, телом ослепительной белизны (Евгений Анатольевич даже зажмурился и подумал сладостно: "Королева, черт ее дери... Да что там "королева". Царица вселенной, вот кто моя Катя, никак не меньше!").
- Не куксись, любый, я сейчас тебя утешу в лучшем виде!
Евгений Анатольевич прижался к стене и закричал дурным голосом:
- Помилосердуй, девочка моя! Я больше не могу!
Рассмеялась:
- Слаб ты, Евгений. Мужчина - он должен иметь неограниченные возможности. Как говорят в науке - потенцию, ты понял? Но - не пугайся, я другим тебя утешу, - и исчезла в кухне.
Пока Евдокимов рассматривал на пальце правой ноги вросший ноготь и соображал, какие ножницы следует попросить у Кати, - та уже влетела с подносом в руке и, жонглируя им, словно цирковая, произносила умильно:
- А вот мы нашему мальчику кофеечку сделали и сырку наилучшего на свежайшем хлебе с лучшим маслицем от почти Елисеева представляем на завтрак! Каково?
Глядя на нее по-собачьи преданно и с обожанием во взоре, Евгений Анатольевич всплеснул ручками и поцокал языком.
- Мог ли я мечтать... - сказал меланхолично. - Нет. Я не мог. А что, Катя, ты еще продолжаешь служебные встречи с Павлом Александровичем?
Она уронила поднос с содержимым на пол, зазвенела посуда, раздался звук битого стекла.
- Женя... Ты сошел с ума... - смотрела, не мигая. - Ты что же думаешь? Мне велят - а я могу манкировать? Ты человек системы, ты не хуже меня знаешь: велено-сделано.
Смотрел в ужасе.
- Значит, ты...
- Ничего не значит, - ответствовала холодно. - Он приглашает - я иду. Другое дело, что мы уже давно не...- смутилась. - Не сожительствуем. И задания я получаю только по осведомлению на маршрутах. Езжу на трамваях, слушаю, о чем люди говорят. Надобно, чтобы в России был порядок, ты ведь не хуже меня понимаешь.
- А об нас? Об нас он интересуется? Говори правду!
- Иногда спрашивает. Я так располагаю, что ему это больше не интересно. Следствие докажет, что все учинили воры, их посадят, навет с евреев снимут - а как же? Там люди справедливые...
Страшное подозрение закралось в душу Евгения Анатольевича. Настолько страшное, что теперь, в эту минуту, он бы ни за что даже себе не признался. Тем не менее спросил:
- Послушай... Ты все же какую скрипку играешь в нашем оркестре? И по какой партитуре?
Покривила губками.
- Композитор у нас у всех один. И оркестр - тоже. Моя же скрипка далеко от огней рампы, Женя. Да и твоя - тоже, ты не слишком-то и обольщайся...
Вздрогнул, сел, спустив голые ноги на пол.
- И как же тебя понять?
Кинулась на шею, обняла, начала целовать яростно.
- Я люблю тебя, люблю, вот и все!
Вскрикнула, нагнулась, подняла окровавленный осколок стекла, задрала ногу - из глубокого пореза текла кровь. И тогда, намазав палец, провела с улыбкой по губам Евдокимова.
- Мы теперь одной крови, Женя.
Евгений Анатольевич сидел на кровати с белым лицом, потным лбом и кровавыми губами.
- Ты похож на вампира, - сказала без усмешки. - Женя, все зависит от тебя, постарайся понять.
...Иногда ему снился Псков, тихий город с низкорослы ми, разляпистыми церквами, казавшимися странным завершением упругих, округлых холмиков, на которых некогда возвела их рука строителя. В иных местах храмы тянулись к небу, словно стремились взлететь, здесь же, напротив, слегка назойливо, упрямо желали остаться с людьми и никогда не покидать их, дабы не забыли они своей веры. Евгений Анатольевич никому не рассказывал о своих странных религиозных озарениях - не было привычки к откровенности, да и кто бы понял? Например - удивление. Некогда Христос сказал иудеям, что храм Соломона, строившийся много десятилетий и разрушенный, воздвигнет в три дня. И те, унылые и несовершенные, хотели побить Его за кощунственные - с их точки зрения - слова. А Он искренне говорил им о храме тела Своего, о Главном храме человеческом... "Но тогда зачем такое обилие церквей? смутно вопрошал себя Евгений Анатольевич. - Бог внутри нас есть и Царствие Божие внутри нас есть (здесь он как бы соглашался с богохульником Львом Толстым), и значит, Храм Божий, главный храм, внутри нас есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88