Но всем лучшим в себе он обязан тем девушкам, в которых был влюблен, -- от них всегда исходил ясный и чистый свет. И хотя они пребывали в каком-то ирреальном, возвышенном мире, до конца непонятном ему, он никогда ни одну из них не мог представить ни с сигаретой в небрежно откинутой руке, ни громко смеющейся в компании, ни с вызывающе ярким макияжем и в мини-юбке до последнего предела...
Теперь же, когда прошлое так естественно наслаивается на сегодняшнее, особенно в его воспоминаниях, когда для него уже нет тайн в былом и жизнь, считай, прожита, он знает, что не ошибся в своих возлюбленных -- все они прожили достойную жизнь.
В тот вечер на тихой улочке у элеватора, в доме, некогда обсаженном тоненькими серебристыми тополями, а ныне затерявшемся в частоколе неохватных стволов, встретились два человека, по существу, мало что знающие друг о друге, хотя им казалось, конечно, иначе...
ХIV
На Советскую он пришел чуть раньше назначенного времени: ему хотелось пройтись по ней до конца, до самого кирпичного завода, где жила Эмма Бобликова и где однажды отмечали 7 ноября, куда Рушана с близкими друзьями не пригласили, и они в тот вечер долго крутились возле этого дома, желая чем-нибудь досадить счастливчикам за глухим забором. Благо, что-то удержало их от этой позорной затеи. Дальше ему хотелось дойти до усадьбы Генки Лымаря, где они, спустя два месяца, отмечали Новый год, и все девушки до одной, кроме Эммы, которую они посчитали предательницей, вернулись к ним в компанию...
О, то был особый Новый год! Валентина в тот год заканчивала десятый класс, а Рушан приехал в Мартук со своими друзьями Робертом и Рафаилом из города, и они прямо с поезда направились в школу на новогодний бал, а уж оттуда шумной оравой пришли сюда, на окраину Мартука.
Присутствие двух городских парней в компании придало вечеру особую остроту, и как хороши, как неузнаваемы были девушки, заранее знавшие о гостях. Возможно, поэтому Сане Вуккерту, "распорядителю бала", тогда удалось усадить за один стол многих соперничающих между собой девчонок. А под утро Роберт пошел провожать домой зеленоглазую Томочку Солохо, и его обратно доставил... милиционер. Оказалось, парень заблудился и зашел в райотдел --уверенно и привычно, его отец в ту пору был областным прокурором.
Тогда в первый и последний раз в жизни Рушан пил красное "Цимлянское" шампанское. О, как оно дивно смотрелось на свету в высоком бокале! Только из-за этого красного шампанского стоило вспомнить тот далекий Новый год, но еще одна деталь навсегда ушедшего времени, как и редкое по цвету "Цимлянское", врезалась в память: было там и обыкновенное шампанское, но... в бутылках пол-литрового разлива. "Шампанское на двоих" -- так окрестил его сразу острый на язык Вуккерт, потому что кое-кто, прихватив бутылку, спешил уединиться в соседней комнате...
Выйдя на слабо освещенную Советскую, Рушан немного растерялся. Густо заросшие сиренью палисадники скрывали строения, уже потонувшие в темноте, и он не совсем был уверен, в каком из трех домов напротив живет Валентина, --прежнего ориентира, колодца напротив калитки Домаровых, не было давно. Он решил следовать по задуманному маршруту, а ближе к одиннадцати, наверное, разберется, в какие ворота постучать. Но вдруг в одном из палисадников раздался внятный перебор гитары, а затем какой-то тихий, радостный возглас, шорох среди давно нестриженных кустов сирени, -- и у калитки появилась стройная, в белом платье, девушка и издалека театральным шепотом спросила:
-- Рушан, ты забыл, где я живу?
Он быстро пересек дорогу, перепрыгнул разлившуюся после дождя лужицу, и, очутившись рядом, пожал протянутую руку, удивительно прохладную и нежную.
-- Здравствуй, Валя. Ничего я не забыл, -- слукавил он, волнуясь, --пришел чуть раньше и хотел пройтись до усадьбы Эммы Бобликовой, где вы однажды встречали октябрьские праздники без нас, ребят с Татарки.
-- А ты, оказывается, злопамятный, -- усмехнулась Валя. -- Лучше бы вспомнил Новый год, что мы отмечали вместе, когда твоего приятеля, Роберта, кажется, под утро доставил милиционер... А какое мы тогда пили шампанское! Красное "Цимлянское"! Помнишь? Знаешь, мне никто не верит, что было такое... -- она вдруг погрустнела.
Вот так, прямо у калитки, начался вечер воспоминаний, игра в вопросы "А помнишь?.."
-- Что за гитарист прячется у тебя в палисаднике? -- спросил он, вспомнив про музыкальный аккорд.
-- Я давно играю на гитаре, со студенческих лет, -- ответила она. -- И, говорят, неплохо. -- И вдруг, после паузы, добавила: -- Ты ведь обо мне ничего не знаешь, мы же не виделись с тобой целую вечность. Дай я хоть тебя разгляжу, -- и шаловливо потащила его к соседнему дому, где с высокого фонаря струился скудный свет.
Пока она крутила его так и этак у покосившегося забора соседей, Рушан сам не упускал возможности рассмотреть повзрослевшую Валю. Хвала Аллаху, от той, запавшей в память, крашеной блондинки на танцплощадке не осталось и следа. Теперь она выглядела натурально: волосы без всякой завивки были гладко стянуты на затылке, отчего открывался высокий, чистый лоб, а умело, неброско подведенные глаза казались от этого выразительнее, загадочнее. Этот эффект создавался еще одним старым приемом, наверняка почерпнутым из тех голливудских фильмов с Гретой Гарбо, Мэрилин Монро, Элизабет Тейлор, что видели они в детстве: Валентина вдруг, в самый неожиданный момент, опускала ресницы или отводила взгляд и потом как-то ловко поворачивала свою изящную головку, и глаза распахивались внезапно, как мерцающие звезды.
Этим эпитетом -- "мерцающие звезды" -- одарил ее на танцах какой-то практикант, которых каждый год в Мартуке хватало по любой части, хоть по инженерной, хоть по лечебной, хоть по сельскохозяйственной, а она тут же, не выдержав, похвалилась тогда Рушану:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125