Как пойдет дело с первого раза, такой порядок и укоренится навсегда.-- И закончил:-- Надеюсь, вы понимаете, что мне и с тем, что наобещал вам, расхлебаться непросто...
Дядя Саша выслушал не перебивая, затем протянул самодельный портсигар, где с немецкой аккуратностью четко в ряд лежали папиросы.
-- Обижаешь, Мансур, хотя, наверное, среди тех, кто пришел сегодня на разгрузку добровольно, есть разные люди. Но тех, кому можно доверять, больше, гораздо больше, это ты тоже усвой с самого начала. А принимать, складировать на месте я оставил своих сыновей, на них, своих Друзей, надеюсь, ты полагаешься. А насчет того, что сегодня придется раздать мешков триста цемента, не беспокойся, мы его беречь будем, чтобы и грамм не пропал. Так и порешим: вы -- нам, мы -- государству. Зато, погляди, как повеселел народ, у каждого, кто откликнулся, теперь будет свой колодец.
И, легонько обняв Мансура своей крепкой рукой, бригадир зашагал к вагонам -- народ безоговорочно принимал его лидерство. Да, пожалуй, он и был самый бывалый из них, и слова у него не расходились с делом.
Тогда, благодаря неожиданно пришедшим вагонам, Атаулин понял, как можно рачительно распорядиться материалами, как помочь отстроиться родному поселку. Выход был один -- жесткая экономия, хотя слово это не совсем верно отражало намерения Атаулина. Верно было бы сказать: не допускать привычных потерь, с которыми мирятся на любой стройке, как с неизбежным злом. А теперь он должен был все замечать, не мириться ни с какими потерями -- только так он мог создать некое подобие фонда помощи стройматериалами для земляков. Радуясь, что нашел выход, Атаулин все же сознавал юридическую несостоятельность избранного пути. Но отступать было поздно.
Сразу после праздника к Мансуру подошел дядя Саша.
-- Давай, Мансур, собери-ка вечерком бригадиров, поговорим о материалах, как нам нужно с ними обходиться, думаю, народ нас поддержит. В Аксае не привыкли добро ногами топтать да в кострах сжигать. И если мы убережем наших людей от такой вредной привычки, значит, мы неплохие хозяева.-- И вдруг, лукаво улыбнувшись обветренными губами, спросил:-- А знаешь, как тебя народ называет на стройке?
Атаулин пожал плечами.
-- Хозяином. А это ко многому обязывает, Мансур. Думаю, из тебя получится хозяин, я ведь многих прорабов повидал в жизни. Да и на нас, бригадиров, можешь положиться, не подведем,-- и зашагал к котловану, высокий, сильный, твердо стоящий на земле человек...
...На теплоходе сиеста, видимо, кончилась--на палубе появились пассажиры. Сегодня разговоры, что велись рядом, не волновали, они отвлекали Атаулина от воспоминаний о своей первой стройке, а ему хотелось впервые за много лет вернуться к ней, пройти ее в памяти от начала до конца. Оттого ли, что он возвращался теперь туда, к своему первому детищу и отчему дому? Давно уже он не мыслил дом без элеватора, а элеватор без дома -- при упоминании Аксая у него перед глазами оживало и то, и другое.
А может, ему хотелось глянуть пристальнее на свои истоки, на родничок в начале пути? Или оттого, что все время быстро шел вперед, никогда не оглядываясь назад, и вот вдруг представилась возможность -- и он нырнул в прошлое. Он не мог объяснить себе этого, но ему было приятно вспомнить о том далеком, полном забот времени...
...О многом он умолчал в том информационном бюллетене, хотя и так с трудом уложился в объем брошюрки.
Тогда была эра монолитного бетона, и все конструкции отливались на объекте. Сложная, тяжелая, трудоемкая работа: в каждой бетонной колонне или опоре сливался труд трех бригад: арматурщиков, плотников, бетонщиков. Это уже потом, через полгода, дядя Саша Вуккерт организует первую и единственную комплексную бригаду. Создать другую такую, как ни хотелось Мансуру, не удалось -- и бригадира такого уровня найти оказалось невозможно, и людей подобрать подходящих было негде. И как же работала эта комплексная бригада! Попасть в нее было мечтой каждого на стройке.
Разве он мог рассказать на страницах бюллетеня, как старались его земляки сберечь каждую доску, каждый гвоздь... На совете бригадиров решено было использованную опалубку выделять строившимся, и в первую очередь ударникам, передовикам, остро нуждающимся. Строительные нормы не зря предусматривают одноразовое ее использование: покореженная, пропитанная цементом, с трещинами, а то и вовсе колотая при разборке, она никуда в серьезное дело больше не годится. Может, выборочно что-то и можно было использовать, да кто же этим станет заниматься, рабочих рук и так всегда не хватает.
Конечно, разве он мог рассказать, что у него опалубку на объекте ставили и дважды, а порой и трижды, но не в ущерб качеству, об этом и речи быть не могло; и даже потом она шла не в костер, а в дело. Рабочие каждый день что-то придумывали, стараясь сохранить материал, потому что прораб пообещал: все сохраненное, сбереженное -- ваше. Поначалу смазывали доски соляркой или смачивали керосином или бензином, чтобы не прихватывался бетон и не приходилось ломать опалубку. Потом привезли из Нагорного огромную, килограммов на восемьсот, бобину тончайшей вощеной бумаги, и стали ею выстилать внутреннюю часть опалубки. Поверхность бетона в этом случае получалась ровной, гладкой, и вполне можно было обойтись без штукатурки. Придумали всевозможные зажимы, струбцины металлические, чтобы не приколачивать доски кругом гвоздями. Быстрее пошла работа при таком способе на сборке и разборке, и материал сберегался. Берегли опалубку, не только совершенствуя ее конструкцию, но и за счет качества бетона,-- в других обстоятельствах такая мысль никому и в голову не пришла бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30