– не хотелось, двести тысяч не давали сосредоточиться, приятно грели душу…
– Ну, теперь, когда у нас появился шанс обезопасить нашего дорогого Артура, мы можем сказать и «аминь», – подытожил встречу Сенатор, и они дружно встали из-за стола.
Таня Шилова, передав важную информацию для Газанфара, поняла, что и она втянулась в схватку, где ей отведена не послед­няя роль. Поняла она и то, что в борьбе, затеянной прокурором республики против сил, дестабилизирующих обстановку в крае, ничьей быть не может, все зашло слишком далеко: три подряд покушения на Камалова – подтверждение тому.
Не могла она не понимать и того, что отныне, в связи с суверен­ностью Узбекистана, пост Генерального прокурора страны приоб­рел невероятную значимость – ведь конституция нового государ­ства ставила во главе всего закон, права человека, отметала диктат любой идеологии и даже религии, и человек, занимающий боль­шой кабинет в здании на улице Гоголя, становился ключевой фигурой в политической и экономической жизни республики. От­того пост Камалова вдруг стал притягательным для многих кла­нов, желающих поправить свое общественное положение, поднять­ся на такую ступень власти, откуда можно было бы расправляться, опять же руками закона, с соперниками.
Ферганец, конечно, день ото дня ощущал нарастающее давление со всех сторон, но имел он и прочную, мало заметную для посто­ронних глаз поддержку первого законно избранного президента, человека достаточно жесткого, властного, видевшего далеко впе­ред, кстати, разгадавшего предательство Горбачева одним из пер­вых среди руководителей республик. Это он, экономист и финан­сист по образованию, имевший громадный опыт государственной и хозяйственной работы, своими конкретными, четкими вопроса­ми всегда ставил краснобая Горбачева в тупик, разбивая его маниловские мечты в пух и прах и иногда и вовсе ставя того в неловкое положение как человека некомпетентного. Мститель­ный Горбачев это заметил сразу и держал того на расстоянии, приближая к себе людей легковерных, необязательных, лживых, неверных, что и подтвердил август 1991 года. Но у президента были связаны руки-ноги каждодневными заботами: как одеть-обуть, накормить многомиллионный народ, живший все хуже и хуже из-за оборвавшихся хозяйственных связей – резуль­тата горбачевской «перестройки». Только его личным авторите­том в Узбекистане сохранялся межнациональный мир, быстро гасились возникающие то тут, то там на границах этнические конфликты, каждый из которых без твердой руки перерос бы куда в более мощный Карабах. Он хотел сохранить гражданское со­гласие любой ценой и добивался этого. У Камалова не было времени и обстоятельств, чтобы сблизиться с президентом, но как прокурор ощущал, что в тяжелые минуты, когда его окончательно загонят в угол, он может обратиться к нему и наверняка получит помощь. В этом Ферганец не сомневался. Часто на совещаниях со своим отделом по борьбе с организованной преступностью, на которых присутствовала и Татьяна, он говорил: «Я думаю, прези­дент одобрит наше решение». Догадывалась она и о том, что борьба подошла к какой-то решающей фазе, события набрали ход, и, видимо, ей придется теперь регулярно снабжать Газанфара дезинформацией.
Но тут, когда она понадобилась Камалову как никто другой, случилась неожиданная накладка, способная свести на нет все планы прокурора. В нее влюбился, и по-настоящему, она это чувствовала, ее коллега по отделу Костя Васильев, и это заметили все вокруг, включая Газанфара. Если он прежде остерегался захо­дить в отдел оттого, что не мог войти в контакт с ее коллегами, . кстати, в большинстве своими ровесниками, то теперь, когда все вокруг связывали ее имя с Костей, его визиты объяснять стало невозможным. Не могла же она сказать Косте, что Газанфар сотрудничает с мафией, что перед ней поставлена задача снабжать его ложной информацией, чтобы контролировать ход событий. Конеч­но, будь у нее иной склад характера, иная манера поведения, держать двоих молодых людей на дистанции, не выпуская обеих из поля зрения, не составляло бы особого труда. Девушки сплошь и рядом поступают так, но Шилова не была кокеткой, и ей приходилось трудно. Ей было уже двадцать пять, в этом возрасте в Средней Азии большинство ее одногодок готовили своих детей к школе, а она была только впервые серьезно влюблена.
Единственный мужчина, который ей нравился до сих пор, был Камалов, но эту влюбленность она воспринимала как любовь к киногерою или киноартисту, понимая, что их разделяет время, целая эпоха. В Косте она чувствовала цельную, себе подобную натуру, ценила в нем преданность долгу, безоглядную верность и даже любовь к Камалову. Гордилась тем, что он занят серьез­ным мужским делом и в своей среде пользуется авторитетом. Заметила она, что окружающие сразу единодушно восприняли их как пару, что еще более осложнило положение Шиловой, ибо она понимала, что не может сказать Камалову: извините, я не могу любезничать с Газанфаром, у меня иные личные планы. И Костю, который ей нравился, терять не хотелось, но и Камалова подвести не могла. Газанфар, впрочем, как и многие другие, видимо, знав­шие за собой какие-то грехи, враждебно встретил появление ново­го отдела, хотя, казалось, одним делом заняты, возможно, он чуял, что отсюда может исходить угроза и ему.
Отдел по борьбе с организованной преступностью, укомплек­тованный полностью бывшими работниками КГБ, существовал в прокуратуре как бы сам по себе, и потому частые контакты старых сотрудников с новичками бросались в глаза. И Газанфар, на чьих глазах развивался роман Шиловой, вдруг растерялся;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122