Но обозначилась четко и другая тенденция, которую опять же, кроме него, вряд ли кто заметил и принял всерьез, следова­тели и прокуроры стали работать более изощренно, отсекая постоянные ответвления в деле, в которых они могли запу­таться и на чем теряли главное – время, используемое против них. Некоторые понимали, что статья человека из Верховного суда появилась не случайно, за ней определенная тактика, же­лание запугать и отвести следствие от людей, занимающих и после Рашидова ключевые позиции в партии и правительстве.
В обществе быстро сложились две равные по мощи, но разные по задачам силы, хотя и те и другие имели в карманах партийный билет единого образца. Одна часть, состоящая ус­ловно из творческой и технической интеллигенции и квали­фицированных рабочих, окрыленная разрешенными свобода­ми и поверившая в изменение общества безоглядно, не обла­дала опытом борьбы за реальную власть, без чего перемен не бывает, не имела она и заметных постов, прежде эту катего­рию трудящихся держали подальше от таких мест, она могла незамедлительно претворить в жизнь искренние порывы со­циальной справедливости. Реально располагала пока одним – возможностью выговориться, иногда печатно и даже изредка с экранов телевизоров.
Другая часть, внешне одобрявшая курс партии (приучен­ная все одобрять), нутром же противилась перестройке изо всех сил, ее, наверное, как беременную, постоянно тошнило даже от слов гласность, перестройка, демократия, закон, ми­тинг. От нее-то и зависело, внедрять или нет эту самую пере­стройку в жизнь. Она располагала всем: и опытом, и средства­ми, и должностями. Все места, где что-нибудь «дают» или «разрешают», оставались у них, и они не спешили поделиться с другой половиной сограждан, хотя время от времени, на вся­кий случай, начинали кидать на противоположную сторону кое-какие подачки.
И опять Сухроб Ахмедович в силу своей натуры хотел представлять обе половины общества одновременно, и ту, иск­ренне жаждавшую перемен, за которые он ратовал в своих статьях и докторской, но душа-то тяготела к другой, более по­нятной, близкой среде, хотя он и там намеревался навести оп­ределенный порядок, и сводил счеты кое с кем, пользуясь вре­менем или сложившимися обстоятельствами. И вдруг он с удивлением обнаружил, что людей, которым до обеда нрави­лась перестройка, а после обеда застой или даже еще более ранний период культа личности, слишком много.
Такую двойственность аппарата, а прежде всего масштабы этой двуликости, не предугадал даже такой беспринципный человек, как прокурор Акрамходжаев, он понял, что в обществе нет достаточной опоры ни для перестройки, ни для возврата к застою или культу, власть ныне зависела от случайностей. Се­натор чувствовал, что общество, устав от шараханий, неопре­деленности, хаоса и неразберихи, от пустых прилавков и оче­редей, от грабежа и насилий, вновь востребует сильного чело­века, сильную личность. Оттого он хотел сегодня стать замет­ным и в той, и в другой части расколовшегося общества, везде быть нужным, полезным, консультировать тех и других, вну­шить: вот он – сильный и образованный человек, чтобы в не­кий час «икс» на нем скрестились лучи прожекторов с обеих сторон баррикад.
Еще толком не обживись в белоснежном здании на берегу Анхора, Сенатор начал разжигать и такие амбиции. Наверное, его тщеславие подогревалось еще и тем, что он безошибочно предугадывал события, в интуиции ему не отказать. Новое его окружение на службе, растерявшееся от быстро сменяющихся событий, неуверенное в завтрашнем дне, инстинктивно тяну­лось к нему, державшемуся уверенно, с достоинством. Уроки Шубарина он закреплял день ото дня, и тягу эту к себе он тоже использовал: одних успокаивал, другим обещал содействие, у третьих ловко выпытывал то, что ему требовалось. Оттого для него не оказался неожиданным вызов на пятый этаж, где в уз­ком кругу коллеги, следователи по особо важным делам, ста­вили вопрос об аресте заркентского секретаря обкома Анвара Абидовича Тилляходжаева, да-да, того самого, который еще совсем недавно метил в кабинет, где сейчас решалась его судь­ба. Для всех без исключения, включая и самого преемника Рашидова, решение Прокуратуры СССР оказалось неожидан­ным. Сухроб Ахмедович читал недоумение на онемевших от страха лицах, лишь он один оказался готов к случившемуся, правда, и он не ожидал, что начнется с покровителя Шубарина.
Несмотря на строжайшую конфиденциальность разговора в кабинете первого секретаря ЦК, Сухроб Ахмедович, выйдя оттуда, сразу связался с Шубариным в Лас-Вегасе и попросил вечером непременно быть в Ташкенте.
Странное Сенатор испытывал чувство, узнав о решении арестовать секретаря обкома Тилляходжаева, он… радовался, да-да, радовался, хотя и знал, Анвар Абидович во многом определил его нынешнюю судьбу, но сейчас Акрамходжаев не принимал этого во внимание, он давно где-то вычитал, что сердечность, сострадание, жалость – чувства, излишние для политика, перейдя в Белый дом, внутренне считал себя уже политиком. А с точки зрения политика и дальних его целей повод для радости, для шампанского представлялся значи­тельный. Прежде всего устранялся будущий конкурент, пото­му что Тилляходжаев, насколько он знал, не оставлял своих претензий на власть в республике. Секретарь Заркентского об­кома обладал опытом партийной работы, говорят, имел круп­ные связи в Москве, когда-то закончил Академию обществен­ных наук при ЦК КПСС, владел огромным состоянием, про­курор догадывался, что золота тот накопил больше, чем кто-либо в Узбекистане, и уступал разве что аксайскому хану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148