— Ты дашь мне знать? — спросила Мэри Эллен.
— Разумеется.
Я повесил трубку, выключил компьютер и свет, сел на велосипед и отправился обратно в городок. Я ехал медленно: не потому, что устал, хотя так оно и было, и не потому, что нервничал, хотя и это тоже имело место. Я ехал медленно оттого, что в этой темной ночи ничего не происходило и мне хотелось, чтобы так продолжалось как можно дольше. Я страшился очередного события, подобно человеку, который выбросился из окна и, несясь сквозь мрак и тишину, вероятно, жаждет, чтобы падение длилось вечно, дабы не наступило неизбежное приземление.
Поставив велосипед в сараи, я очень тихо открыл дверь и вошел в квартиру. Я сел на стул, дыша насколько возможно спокойно, не двигаясь, поглощенный одной мыслью: «Нет Фрэнки».
Одно дело — свыкнуться с фактом, что Фрэнки вырастет и уедет, начав самостоятельную жизнь. Неизбежность разлуки нарастала все эти семнадцать лет. Предполагалось, что это будет постепенный процесс. Но Жан-Клод с дружками превратил сто в насильственную ампутацию.
Так я сидел, пока за окном не забрезжил серый рассвет и в тишину не вонзился рев дизельного лодочного мотора. Мне следовало бы подремать, поскольку второе дело — это правильное восприятие реальности. Я поднялся, негнущийся, как доска, и сварил побольше кофе.
А когда заглянул в свою память, обнаружил там Мэри Эллен. «Если ты все же отправишься туда, то сможешь навестить Фрэнки. Посмотреть, довольна ли она, получила ли то, что хотела. Ты понимаешь?»
То, что Мэри Эллен говорила в подобном тоне, означало признание: она чувствует, что что-то не так. Хотя именно я всегда оказывался тем единственным человеком, который был не прав в отношении Фрэнки, а уж никак не она. Это и являлось камнем преткновения в наших взаимоотношениях.
Ничто не сближает так, как дети.
Я не мог отправиться на поиски Фрэнки: в этом случае люди, у которых она находилась, причинили бы ей вред. Но и бездействовать я тоже не мог.
Пустота наполнялась чем-то. Воспоминаниями о Фрэнки и надеждой, что она жива. Нет ничего хорошего и том, чтобы напиваться, как Калликратидис, или скрываться, как Тибо. Первый — мертв, а где второй — одному Богу известно. Калликратидис подвел на «Поиссон де Аврил» двух человек. Как акционер «Трэнспортс Дренек», Тибо причастен к смерти Калликратидиса и гибели двух этих матросов. Тибо к тому же, вероятно, что-нибудь знает об «Атлас Индастриен», о своих сочленах в правлении «Транспорте Дренек»...
Фрэнки... Нетерпение все понять и действовать разгоралось. Оно отодвинуло страх в сторону. Я познакомил Фрэнки с Тибо и считал своим долгом перед Мэри Эллен предпринять что-нибудь. Потому что я был единственным человеком, который может вывести на Жан-Клода.
Я поднял телефонную трубку и набрал номер верфи Джорджа в Ла-Рошели.
— Как «Аркансьель»? — спросил я.
— На плаву.
— Тибо не появлялся?
— Нет. Слушай, мне необходимо снять с себя заботы об этой яхте. Фьюлла неожиданно объявился на «мерседесе» и оплатил счет наличными. У него были новые неприятности с его предприятием, там, на Олероне, при попытке подкупить проектировщика. Теперь он преследуется судебным порядком за коррупцию.
В размышлении о старом человеке, улыбавшемся Креспи за столом танцевального зала во «Флотилии», я думал и о Бьянке, которая, похоже, была в дружеских отношениях с Фьюлла, но ненавидела Креспи.
— Ты видел Бьянку? — спросил я.
— Да, она была с Фьюлла, — сказал Джордж таким тоном, как если бы не желал далее обсуждать эту тему. — Когда ты приедешь и заберешь яхту?
— Я устрою, чтобы ее забрали.
Стараясь не думать о джине и металлических брусках, я принял душ, побрился, надел свежую рубашку и холщовые темно-синие брюки. Затем позвонил Чарли.
— Как ты? — спросил он.
— Лучше, — ответил я. Хотя слово это никак не соответствовало сложившимся обстоятельствам, оно оказалось единственным, которое я смог придумать. — Не знаешь, кто-нибудь собирается во Францию?
— А как насчет парома?
— Не люблю паромы.
— Приходи к обеду в пивную. Увидимся там.
Я не любил шума пивной. Там наверняка будет полно народу и множество глаз. Но объяснить это Чарли так, чтобы он не счел меня сумасшедшим, было трудно. И потому я сказал:
— Отлично.
«Русалка» была местом, избежавшим худшего из опустошений, нанесенных Пултни туристами. За выставленными на тротуар столиками сидела в светлых костюмах для виндсерфинга привычная группа процветающих суперменов, поправляющихся экзотическим легким пивом. Внутри бара бросались в глаза сигаретно-желтый потолок, бочонки у дальней стены и доходящие до икр морские кожаные ботинки на ногах суперменов. Чарли сидел в углу и разговаривал с белокурым мужчиной, в котором я узнал Чифи Барнза, отца Дика Барнза — электрика верфи «Яхты Сэвиджа», отставного старшину спасательной шлюпки Пултни. Я взял «Феймос Граус» для Чарли и пинту «Девениш» для Чифи.
Глаза Чифи пронзительно голубели на фоне его словно выточенного из дуба лица.
— Весьма огорчен известием о плохих делах верфи, — сказал он.
— Сожалею, что не смогли обеспечить люден работой.
— Дик вернулся в море, — сообщил Чифи. — Самое лучшее место для него. А потом, эти яхты вообще — только развлечение.
— Чифи полагает, что тебе следует основать верфь для постройки яхт и трехдюймового дуба на дубовых каркасах семь на пять, с поясами наружной обшивки из железнодорожных рельсов, дабы придать им немного жесткости, — пошутил Чарли.
— Поучаешь самого Мика? — не горячась, парировал Чифи. — На этом покидаю вас.
— Я поразмышлял, — сказал Чарли. — У меня сейчас яхта на ходовых испытаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101