— Уходи, — отрезала она.
Я повернулся и увидел Бьянку. Она подозвала меня кивком головы и сказала:
— Бесполезно говорить с ней сейчас, когда она разгневана. Я глубоко вдохнул, чтобы сказать ей: не вмешивайтесь не в свое дело. Но сдержался. Бьянка вовсе не вмешивалась, а только посредничала, из доброты. Есть разница. Я запихал мысли о Фрэнки и Жан-Клоде в дальний отсек своей памяти и отказал им от дома. После чего нашел в себе силы улыбнуться Бьянке. Мне хотелось спросить у нее кое о чем.
Мы устроились в больших засаленных креслах гостиной. Бьянка сидела словно балерина: спина прямая, коленки — врозь.
— Кто такой господин Креспи? — спросил я.
Еще мгновение назад на лице Бьянки играла полуулыбка этрусской богини. Теперь же улыбка словно застыла.
— Креспи? — переспросила Бьянка.
— Человек на борту «Уайт Уинг». Владелец агентства «Джотто».
— Не знаю, о ком вы говорите.
— Вздор! — резанул я.
Наступило молчание. Его нарушила Бьянка.
— Вы ничего не понимаете. Даже собственную дочь не в состоянии понять, — заявила она, глядя на меня сквозь ресницы.
Это была примитивная попытка отвлечь внимание. Я воспринял ее как вселяющий надежду признак. И заявил:
— Вам не нравится этот Креспи. Вы получаете удовольствие от того, что выставляете его дураком.
Бьянка пожала плечами:
— Да ну?
— Почему?
— Да потому, что он свинья. И я не желаю говорить о нем.
Я попытался зайти с другой стороны и сказал:
— Вы заботились о страховках Тибо?
— Нет.
— Тогда откуда вам известно об агентстве «Джотто»?
Лицо Бьянки стало белым как простыня. Наконец она выдавила: — Тибо доверял вам. Поэтому и я вам доверяю. В тех бумагах, что я забрала в Мано-де-Косе, были документы «Джотто».
— Итак, вы знали, что Креспи — владелец агентства «Джотто»?
— Нет, — совершенно безучастно сказала Бьянка. — Послушайте, если хотите, я покажу вам эти документы.
Это была еще одна попытка отвлечь внимание. Теперь я не мог пропустить ее мимо ушей и сказал:
— Я думал, кто-то забрал их.
— Тибо говорил мне, что вы — старые друзья, но он должен вам деньги. Я вынуждена защищать его интересы.
— Тибо в бегах, — сказал я. — Друзья — это люди, которые помогают в беде. Я не ношу при себе нож.
— Понимаю, что вы имеете в виду.
Бьянка пошла в свою комнату и прикрыла за собой дверь. Я сидел, уставясь на панель. Когда Бьянка вышла, брови ее были нахмурены.
— Документы пропали, — выдохнула она, почесав в затылке.
— Что значит пропали?
— Кто-то взял их.
Я направился в комнату Бьянки. Там стоял аромат ее духов. Верхний ящичек туалетного столика был выдвинут. И пуст.
— Но кто?
— Здесь лежали две папки. Я сунула их в ящик вчера вечером. Фрэнки все утро никуда не выходила. Она не хочет разговаривать с вами, верно? Так я ее спрошу.
Бьянка осторожно постучала в дверь Фрэнки.
Я потопал в свою комнату, где не был разлит аромат парфюмерии, и встал у окна, вперившись в него. Вода под пилонами была серой и спокойной. Я слышал голоса Фрэнки и Бьянки, тихие и доверительные. Услышал, как одна заплакала, а другая стала утешать ее. Я осознал, что испытываю симпатию к Бьянке. Она ведь не знала меня и была предана Тибо. Это объясняло все, за исключением малости: почему она называла Креспи свиньей.
— Поспи немного, хорошо? — сказала Бьянка.
— А как же бар?
— Кому ты нужна там с таким лицом!
Я вышел из комнаты. Фрэнки заметила меня через полуотворенную дверь, отвернулась и прикрыла ее.
* * *
— Жан-Клод был утром в квартире с Фрэнки, — выпалила Бьянка. — Больше никто не приходил.
— Думаю, я перемолвлюсь с ним словечком, — мрачно пообещал я.
— Он живет в Сент-Эгрив.
— Где это?
— Фрэнки не сказала мне. Это не улица, полагаю, скорее многоквартирный дом.
Я спустился в бар и навел справки у слепой Анни.
— Это в ближнем пригороде, — объяснила она. — Возле кладбища. Большое строение из меблированных комнат. Их там сотен шесть, наверное. Номер квартиры вам известен?
— Нет, — вздохнул я.
* * *
Стоило мне выехать из города, как и солнце вынырнуло из облаков. Сент-Эгрив представлял собой каре зданий, окрашенных в розовый и светло-желтый цвета. Территория была посыпана желтым гравием, сверкающим в невыносимо-ослепительном свете атлантического дня. Прямо на гравии стоял сломанный пластиковый стул, неподалеку дрались два подростка, крича высокими пронзительными голосами.
Здания имели пять вестибюлей с почтовыми ящиками, на которых были написаны фамилии. Я не знал фамилию Жан-Клода, а потому купил «Оуэст Франс» в лавке рядом с магазином торговца надгробными плитами, вернулся к меблированным квартирам и уселся посреди ковра из битых пивных бутылок возле мусорного бака. Все подъезды строения выходили во внутренний двор, и потому занятое мною место было идеальным для наблюдения.
Часы показывали четыре тридцать. Люди начали возвращаться с работы. Женщины были одеты в легкие платья, мужчины — в комбинезоны или спортивные куртки и безупречно отутюженные брюки — униформу служащих второй руки. Я надеялся, что в своих мешковатых джинсах и голубой рубашке могу сойти за рабочего и не удостаиваться пристальных взглядов.
К пяти пятнадцати я прочитал первую страницу газеты. В Каренте стояла засуха. Работая на Джастина, я немало сделал, околачиваясь на ступеньках крылец и не теряя при этом терпения. Весь фокус в том, чтобы читать в газете каждое слово и шевелить при этом губами. Таким образом вы затягиваете процесс чтения, а прохожие приходят к мысли, что вы слишком глупы, чтобы обращать на вас внимание.
В пять двадцать, словно желтый шершень, протарахтел по мусору мотоцикл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101