Взглянул на широкое голубое море, простирающееся до горизонта, за которым была пустота, — моя родная стихия, где я чувствовал себя как дома.
— Что ж, пожалуй, возьмусь, — согласился я.
— Вот спасибо! — Тибо дружески хлопнул меня по плечу. — Да благословит нас Господь! Таковы мы — «денежные мешки», — добавил он. — Помнишь «Кракен»? Не таким денежным я был тогда, а?
Я улыбнулся. Все верно, сейчас он был «денежным мешком», мой старый товарищ Тибо.
— Помню, — подтвердил я.
Затем с градом вопросов обрушилась пресса, и на том все закончилось.
* * *
Неделю спустя в полночь я уже находился за горизонтом, в Бискайском заливе. С запада дул ветер, стенающий, словно хор цепных пил. Светила луна: ее лучи пробивались сквозь рваные облака. Я стоял на палубе яхты.
На слипе яхта выглядела очень большой. Аж двенадцать ступенек вели на помост. Теперь же, когда я, привязанный к страховочному лееру, находился в ее кокпите среди желтоватого мрака ночи, яхта казалась ореховой скорлупкой.
Палуба с угрожающими рывками ходуном ходила у меня под ногами. Пока что отклонение мачты от вертикали под напором ветра, как можно было рассмотреть в лунном свете, составляло двадцать градусов. Это обычный крен для яхты, если она идет на всех парусах или выполняет поворот во время гонок. Сейчас же угол был обусловлен крошечным треугольником штормового кливера, который мы подняли, чтобы ориентироваться в этом сыром, лишенном ориентиров мире.
Да, ночка выдалась еще та. Но я четырежды обогнул земной шар, и мне было по плечу совладать с нею.
С грохотом и хлопком откинулся люк каюты, и оттуда появилась голова. При свете дня я увидел бы выжженную солнцем щетину волос, кожу, покрытую бронзовым загаром, и шею толщиной с бедро борца. В лунном свете все это выглядело мертвенно-серым. Голова принадлежала Яну Лебьону, входившему в команду Тибо.
Он что-то кричал, ветер срывал слова с его губ и уносил в кромешный мрак моря.
— Повтори, — промычал я. Соленая вода плеснула мне в лицо.
Ян приблизил губы к моему уху. Теперь его слова вошли в меня, словно нож во внутренности.
— Тонем! — пронзительно закричал он.
На мгновение время словно остановилось. Затем я поставил яхту на автопилот и сиганул в люк. Каюта «Аркансьеля» представляла собой приличествующее настоящему моряку смешение традиционного с нетрадиционным. Именно так писали авторы проспектов в те времена, когда их имело смысл печатать. Каюта напоминала пещеру со сводчатым потолком, отделанную красным деревом. Подобно кубрику космического челнока, она была забита навигационными приборами, мрачно мерцающими теперь в голубоватом свете аварийных ламп. Настил ее, по желанию заказчика, был выполнен из клена, инкрустированного падубом.Но сейчас этого не было заметно: все залила черная маслянистая вода, тяжело хлюпавшая, когда «Аркансьель» накренялся.
— А что помпы? — спросил я. Мое сердце стучало, словно дизель.
— Электрические не работают, — сообщил Ян.
Я не счел нужным спорить. На «Аркансьеле» было четыре помпы. Две — электрические и две — ручные. Электрические никак не могли одновременно выйти из строя. Я скользнул в обитое кожей навигаторское кресло.
Переключатели помп находились в положении «включено». Электромотор, приводящий их в действие, имел мощность в пятьдесят лошадиных сил. Судну следовало бы пульсировать и мяукать, подобно надоедливому коту, выбрасывая струю воды обратно за борт.
Но яхта молчала, лишь волны хлестали о борт да завывал ветер.
— Вода в переключателе, — сказал Ян.
Ручные помпы дублировали электрические. Мы рванули помпы из скоб, вставили их в гнезда и принялись качать, а я лихорадочно размышлял при этом. Помпы были большие. Мы оба покрылись потом, дыхание стало резким и затрудненным. Желтоватые отблески скользили по черной воде, хлеставшей по нижней ступеньке трапа. Я отметил это. Спустя две минуты вода перелилась через ступеньку, подступая ко второй.
— Проверь гальюн, — крикнул Ян. — И корпус вблизи двигателя.
Двигатель судна нуждается в водяном охлаждении. «Аркансьель» имел водозаборное устройство в своем днище справа по борту под двигателем.
Когда я снял скобы, кожух двигателя опустился на воду. По правому борту под цилиндровым механизмом мои пальцы ощутили основательный, толщиной с руку, поток проточной воды. Я пытался нащупать кингстон — клапан, который обязан остановить поток. Планировку оборудования я разрабатывал сам. «Все на этой яхте сконструировано так просто, практично и надежно, что и однорукому под силу плавание на столь большом судне в открытом океане, вдалеке от пунктов технической помощи». Это опять цитата из проспекта.
Мои пальцы нащупали бронзовый кран, ввинчиваемый в корпус, с широким пластиковым шлангом, прикрепленным к нему в двух местах. Да, они обнаружили бронзовый кран, но он более не был ввинчен в корпус, а свободно болтался на конце шланга. В том месте, где он крепился к корпусу, металл был покорежен. Все, что осталось от клапана на самом корпусе, — отороченное металлом трехдюймовое отверстие, через которое воды Бискайского залива били, словно струя из брандспойта. Я почувствовал ненависть к плутам, сочиняющим проспекты. В сложившихся обстоятельствах единственное им применение — в качестве затычки для пробоины.
— Ну что? — спросил Ян, все еще работавший помпой. Лицо его блестело от пота и дизельного топлива.
Я мог бы сказать нечто умное, вроде «авария». Но в словах не было никакой надобности. Нам противостояла достаточно сильная, способная сдирать краску струя воды, которая заливала судно при девятибалльном ветре, в сотнях миль от открытого и потому губительного подветренного берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101