– Пока думаю. Вы что, серьезно считаете, что я смогу попасть внутрь под именем Мортона Деверо-Олмонда?
Видно, в тот день у меня было авантюрное настроение, потому что ее сумасшедшая идея чем-то меня зацепила. Наверно, меня просто одолела скука: работа стояла, жизнь была пуста, как длинные летние дни в городе.
– Это несложно.
– А если станут документы проверять?
– Нет, никогда не проверяют. Папа теперь относится к заключенным категории «С», а к ним на свидание очередь в километр. Все, что от нас потребуется, записаться в книге регистрации. Ну, пожалуйста…
– А вдруг я покажусь им подозрительным и они вздумают меня обыскивать? Мне вовсе не хочется, чтобы какой-нибудь сальный охранник шарил у меня в промежности.
Она разразилась хохотом, но стекла моей машины уцелели.
– Вы не выглядите подозрительным. Если не считать, что для тюремного свидания вы одеты слишком шикарно.
– А вы нет?
– Это для папы. Он говорит, что не сошел еще с ума только потому, что я преуспеваю.
– А вдруг он выкинет сразу что-нибудь такое, что выдаст меня? Он ведь сразу поймет, что я не Деверо-Олмонд.
– Не волнуйтесь. Я шепну ему на ухо, кто вы. Он сообразительный.
– Ну да, конечно, яблочко от яблоньки… – проворчал я и пошел на обгон.
Заявив, что мы будем на месте через час, Марти явно погорячилась. За Брэдфордом шоссе оказалось забито, и мы добрались до стен мрачного викторианского строения к двум часам. Я припарковался как можно ближе к воротам, и мы присоединились к толпе, которая медленно просачивалась внутрь этой местной Бастилии.
В животе у меня возникло знакомое с детства ощущение замирания, какое должен испытывать человек, ринувшийся вниз по головоломной санной трассе на простых салазках. Мне оно нравится, это чувство подвешенности, когда не знаешь, где и когда остановишься и остановишься ли вообще.
– То, что я иду с вами, не означает, что я согласен заниматься делом вашего отца следующие несколько месяцев, – предупредил я Марти, когда мы проходили через ворота тюрьмы.
– Вы справедливый человек. Все, о чем я прошу, – выслушать моего отца. Вы спасли меня тогда в Тарне, но это самое малое из того, что вы можете для меня сделать.
– Не вижу логики в ваших словах, – сказал я. – Предупреждаю, выслушаю вашего отца – и на этом закончим.
События развивались не совсем так, как планировала Марти. Мы тащились в самом хвосте очереди, и у меня было достаточно времени, чтоб прочесть все таблички с правилами поведения во время свидания с заключенными. Попытка выдать себя за лицо, заранее внесенное в список посетителей, или заведомо ложная информация о себе рассматривалась как правонарушение, наряду с попыткой передачи наркотических веществ без специального разрешения. Поворачивать назад было поздно – людей уже пропускали в здание тюрьмы. Каждый человек проходил через контрольный пункт, где досматривался личный багаж и опечатывались для последующей проверки передачи. Никого не обыскивали. Когда мы добрались до контрольного пункта, я протянул офицеру одноразовый пропуск, выписанный на имя Деверо-Олмонда.
Офицер нашел это имя в своем списке, а затем громким хлопком припечатал к столу чистый бланк.
– Вы еще должны написать, кем приходитесь Кингу, – сказал он раздраженным голосом.
Лысый толстяк лет пятидесяти семи, приближающийся к пенсионному возрасту, беспокойно ерзал на стуле. Геморрой, догадался я без тени сочувствия к офицеру. Его блестящая, почти прозрачная кожа, расцвеченная кое-где островками родинок, была мертвенно-бледной. Застигнутый врасплох вопросом, я продолжал рассматривать офицера. Многословные объяснения могли затянуть меня в трясину лжи.
– Друг, – нашлась Марти. – Мортон – мой друг.
«Назвался груздем, полезай в кузов», – бормотал я себе под нос, вписывая в бланк заведомо ложную информацию. Я протянул бумагу суровому тюремщику. Он подозрительно покосился на бланк, будто опасался, что лист может вдруг свернуться в кулак и заехать ему по носу, потом молча махнул рукой, отправляя нас дальше. Мы стали продвигаться вперед в общем потоке.
– Дейв, – вдруг заговорила Марти, – не возражаете, если я буду называть вас по имени? Вас ведь так зовут? Я слышала, как называла вас ваша подруга.
– Не возражаю.
– Хочу задать вам личный вопрос, можно?
– Валяйте.
– Во мне что-то не так? Вы как будто избегаете смотреть на меня.
– Разве? – сконфузился я, как подросток, которого родители застукали наедине с девочкой.
– Да, я заметила, что вы изредка взглядываете мне в глаза, но не более того. Может, у меня на платье пятно? Птичий помет или что-нибудь в этом роде?
Она опустила подбородок и, осматривая себя, разгладила руками платье на груди.
Я набрал в легкие побольше воздуха. Я знал ответ на ее вопрос, но говорить не хотелось. Помня слова Жанин, я старался не таращиться на прелести Марти.
Красавица откинула голову и рассмеялась – но как! Казалось, от ее дикого гогота содрогнулись старые тюремные стены, привыкшие совершенно к иным звукам – вздохам уныния и крикам отчаяния. Громкий смех звучал здесь странно и даже вызывающе.
– Простите, – сказала она после приступа хохота, который успел прокатиться далеко по тюремным коридорам. Я удивился, что рядом с нами не появилась бригада «скорой помощи».
Марти взяла меня под руку.
– Простите, пожалуйста, но вы вдруг стали похожи на испуганного фавна…
– Боже всемилостивый… – выдохнул я.
Марти умела задирать за живое.
– Эта Жанин, она ваша подруга? Я читала ее статьи. Она страшно обижена на мужчин. Настоящая мужененавистница, насколько я понимаю.
– Неверно понимаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135