Он купил газеты, спрятался от англичанки, чтобы их прочитать, и оказался прав: его фотография красовалась на первой странице. Нет, это уже не фоторобот, а его настоящая фотография, которую журналисты взяли в его квартире. К счастью, фотография была довольно старой и его трудно было узнать, а то он на ней явно походил на убийцу.
Подписанная самим Монтини передовица в «Ля Капиталь», посвященная этому делу, была оформлена в виде открытого письма Жильберу Витри:
Жильбер! Мне все равно, виновны вы или нет. Я не буду просить вас пойти сдаться полиции. Но если вы виновны, я знаю, я уверен, что вы это сделали неумышленно, что вы не убивали сознанием дела, и я хотел бы убедить в этом читателей нашей газеты: человек, который посвятил свою жизнь игре в шахматы, не может стать убийцей. Преступником — да, возможно. Человеком, который в бессознательном состоянии, в состоянии морального опустошения может убить, даже не отдавая себе в этом отчета, допускаю. Но настоящим убийцей — никогда.
Жильбер, виновны вы или нет, где бы вы сейчас ни находились, свяжитесь со мной любым способом. Я вам даю слово, что выслушаю все ваши объяснения и, если вы невиновны, в чем я глубоко убежден, я все пушу в ход, чтобы доказать вашу невиновность.
Жильбер пожал плечами. В этой статье, отдававшей демагогией, Монтини называл его Жильбером, чтобы показать, что хорошо его знает, в то время как они виделись всего-то раз пять. Монтини заявлял о своей уверенности в невиновности Жильбера и говорил с ним как со старым другом. Все это было лишь подлой ловушкой, предназначенной для того, чтобы завоевать доверие Жильбера, а затем поймать его. Как только он позвонит главному редактору, полиция подключится к их разговору, и охота за ним начнется.
Он старательно разорвал газету. В другой статье владелец ярмарочных аттракционов с площади Инвалидов уверял, что это именно Жильбер катался на его «Поезде-призраке» с жертвой.
Самым удивительным было то, что этот человек, как и официант из кафе, был убежден в том, что он прав! Это было самое ужасное! У всей Франции перед глазами в течение трех дней маячили фоторобот и приметы Жильбера, передаваемые по радио, телевидению и в кинотеатрах. Все эти люди, которые впитали в себя его образ, неизбежно начинали представлять себе, что знают его уже гораздо дольше!
Из сводки новостей в 12.30 он узнал, что полиция обнаружила его машину у Северного вокзала, и что поиски теперь направлены в сторону железной дороги. Предполагалось, что «убийца» мог укрыться в Лилле.
В Лилле! Если бы эта ситуация не была столь печальной, Жильбер посмеялся бы над всем этим. Из той же передачи он узнал, что уже добрались до Клотильды, которую называли «его невестой», и до его друзей, Жерара и Паскаля.
Если вдруг эти два идиота расскажут, что у Жильбера состоянии опьянения бывают провалы памяти… Тогда навсегда покончено с его надеждой доказать свою невиновность.
Все настойчивее разум приказывал ему вернуться в Париж и явиться в полицию, потому что это был единственный способ доказать свою чистосердечность. И все упорнее страх советовал ему ничего этого не делать. Отныне началась гигантская охота на человека, дичыо в которой был он. Жильбер хотел запрятаться в нору и никуда не вылезать. Почему? Потому что в глубине души все еще жила страшная мыслишка о том, что убийца, быть может, он и что он, возможно, сумасшедший. Раздвоение личности? Почему бы и нет? Наследственность? — Нет. Хотя однажды…
Ему было тогда лет шестнадцать, наверное. Прошел год или два после смерти отца. Он жил с матерью и Пато, охотничьей собакой, умным и ласковым коккер-спаниелем.
Жильбер ходил в монастырскую школу в Ларошфуко, ближайшую среднюю школу. Однажды вечером он вернулся домой немного раньше чем обычно и застал свою мать…
Он отказывался об этом думать, отказывался заново переживать эту омерзительную сцену.
Жильбер выскочил из палатки и ринулся в лес. Стоящее там объявление гласило: «Туристы, будьте осторожны с огнем!». Он бежал быстро, не оглядываясь, и у него сразу же перехватило дыхание. Наконец он упал на землю, задыхаясь, но та картина по-прежнему стояла у него перед глазами.
На кухне мать Жильбера связала лапы собаке. В руке она держала заостренный нож. Коккер смотрел на нее своими добрыми и грустными глазами, не испытывая страха. Мать поднимала нож. Жильбер завопил:
— Мама!
Она перевела на него свои чуть-чуть замутненные глаза и сказала улыбаясь:
— У меня небольшая мигрень, я пойду лягу.
Она спокойно вышла из кухни с ножом в руке. Жильбер выхватил его у нее и разрезал связанные лапы собаки, которая лизала ему руки. С тех пор Жильбер стал часто вскакивать по ночам.
Потом его мать умерла. Несчастный случай, говорили в семье, но Жильбер прекрасно знал, что его мать покончила с собой.
Теперь он задавался вопросом, не сделала ли наследственность из него преступника. Ведь все его опознали, его видели в компании этой Денизы, лицо которой теперь казалось ему до странности знакомым…
Его охватил страх, жуткий страх, но уже не перед полицией, а перед самим собой. Алкоголь пробуждал в нем какие-то нездоровые и темные инстинкты, которые его, возможно, толкали к убийству…
— Хелло! Паскаль!
Его звала Роберта. И она тоже считала, что его зовут Паскаль. Если ей попадется газета, фотография Жильбера — убийцы-садиста, она его, само собой разумеется, узнает и побежит выдавать.
Дрожащей рукой он провел по подбородку, обросшему щетиной. Еще несколько дней, и его будет трудно узнать, он сможет вернуться в Париж и там затеряться, не рискуя больше быть опознанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33