Хотя не таким уж романтичным оно было. Да…
Тьфу, зараза!… Подписался ведь. А теперь что? Вроде и не виноват, а виноват. По всем статьям. Разводи руками, не разводи…
Я вытащил из-за пояса никчемную дубинку и опустился на ступеньки. Там, в зале магазина, уже развивалось милое сердцу действо – эксперты мазали порошками стенки киоска, щелкали вспышками фотоаппаратов; оперы опрашивали двух вусмерть перепуганных продавщиц; судебный медик склонился над одним из убитых; Шурик Антипов – нынешний зам по оперативной работе – названивал, докладывая обстановку вышестоящему начальству; следователь прокуратуры писал протокол осмотра. Спустя два месяца после моего ухода никакой осязаемой разницы в общей процедуре осмотра места происшествия не наблюдалось.
Я вкратце объяснил что смог, и меня попросили подождать, чем я и занимаюсь, сидя на ступеньках.
Антипов, пижончик, марку держит. Меня вроде как и не знает. Вроде как. Будьте любезны. Ждите. Вас допросят.
Я-то не обижаюсь. Слишком хорошо Шурика знаю. И не удивляюсь так резко изменившемуся после назначения на новую должность облику. Не внешнему, само собой. А вот этому – «Будьте любезны». Буду, буду, гражданин новый начальник.
Скрип открывшейся наверху двери, краткий обмен репликами с постовым. Не оборачиваюсь. Вероятно, из банка. Туда уже позвонили.
– Ларин, мать твою, ты и здесь уже успел влипнуть?!
Узнать меня со спины в столь странном наряде мог только один человек.
– Евгений!
Женька Филиппов, опер из моего бывшего отдела, быстро сбежал по ступенькам и протянул руку:
– Здорово, охранничек. Что, достоялся?
– Достоялся. Догулялся.
– Пошли на улицу, подышим.
Мы поднялись, миновали небольшой предбанник, куда втиснулся раскладной столик с дразнящими глаза пестротой обложек книгами. Продавец – второй потерпевший – с простреленной головой лежал рядом. Мы вышли на улицу. Погодка была ничего, разгар бабьего лета.
– Хоть ты-то мне про баррикады петь не будешь? Что вы теперь, товарищ Ларин, по ту сторону, а мы по эту?
– Брось. Курить хочешь?
Я покачал головой. Я уже влип из-за курева. Лучше не усугублять.
– Давай, объясняй. Дежурный, мудила, ничего толком не знает.
– А, объяснял уже.
– Ну что ты как девочка? Я ж не Шурик.
– Что-то начальства маловато для такого варианта…
– Да ну, – махнул рукой Женька, – обычный налет, сами разберемся.
«Ни фига себе обычный, – подумал я про себя, – два покойника. Лет пять назад здесь бы уже весь Главк собрался».
Мы присели на большую цементную клумбу, по каким-то неведомым причинам лишенную и цветов, и земли.
– Херня, в общем, какая-то, Евгений.
– Да уж, не сметана.
При чем здесь сметана, я не понял. Но у Евгения случаются порой трудности с языком.
– Ты ж вчера здесь торчал?! – вдруг опомнился он. – А говорил, через сутки дежуришь.
– Подменил одного типа. Юрик-халтурик. Да что уж теперь… Вообще, все как всегда. Пришел, нарядился, сел. С девочками ля-ля, книжонку полистал, во – «Русский транзит», с Витькой потрепался, с книжником. Он мне подбрасывал иногда литературу, чтоб не скучал на службе. Народу никого, сам знаешь, местечко – не центр, подвал к тому же. Тишина, красота. Ни суеты, ни гомона. Полчаса до обеда оставалось. Даже нет, минут десять. Директор попросил подняться, на дверях постоять. Только встал, тут Леха – кассир – так и так, звонка жду сюда, должны вот-вот позвонить, будь другом, купи «Беломор».
Я, конечно, ему намекнул, что скоро обед, выйди и купи сам. А он пристал, зараза, – нельзя уходить, обещал, мол, сидеть. Ладно, думаю, схожу, не жалко. Разомнусь для большего аппетита. Вылез на улицу, подхожу к киоску – дзынь-дрынь – нет «Беломора». Дефицит, говорят. Во, дожили. Америки полным-полно, а фабрика Урицкого в дефиците.
Пришлось в гастроном переться, на площадь. Там очередь. Пока то, пока се. На халяву не пустили. Отстоял, купил. Возвращаюсь – мать их за ногу! Витька уже готов, а Леха дышит, но тоже не жилец – две дырки в груди. Я к бабам – что да как? Они ревут, визжат как зарезанные. А-а-а! Еле угомонил.
Лизка прояснила картину. Только, говорит, ты ушел, наверху, возле лотка, хлопок, будто шампанское в Новый год открывают. Мы не поняли сначала, что там. Вдруг влетают двое в чулках на головах. Здоровые. Один с порога в Леху – ба-бах! Из револьвера вроде. С барабаном то есть. Леха встать хотел, а тот еще раз. Второй нам с Ленкой: «Тихо, сучки! Не рыпаться!» Да куда там рыпаться! Наглядная агитация – вещь великая. Ребятки сразу к киоску кинулись. Выпотрошили, что было, – и наверх. Я поерзал на неудобной клумбе.
– Короче, девки постояли, как замороженные, потом очнулись, побежали к выходу, а там – Витька с головой простреленной. Прямо в переносицу влепили.
– Н-да, дела-делишки. – Женька вздохнул. – Много взяли?
– Откуда я знаю? В банк позвонили, сейчас приедут, посчитают.
– Веселая жизнь. Повезло тебе. Сейчас бы валялся с трупами за компанию, если б не «Беломор». Что ты со своей дубинкой против ствола?
– Это верно. Вот ведь заразы, знали, когда в магазине народу никого и что я без ствола там торчу. Хотя… Ничего особенного, понаблюдай пару дней, все местные секреты знать будешь. А валютчиков опускать – самое милое дело. Ни тебе проблем сбыта, ни проблем с сокрытием. Положил в кошелек – и фьюить. Если что – ничего не знаю, только что купил. Разумеется, у неизвестного с бородой. Рыжей. Восемьдесят восьмая нынче отменена.
–
1 2 3 4